Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Тем не менее помощь была срочно предоставлена. По распоряжению главкома Каменева и с согласия Троцкого в распоряжение командующего Заволжским военным округом во второй половине марта были направлены 27-я стрелковая дивизия, только что участвовавшая во взятии Кронштадта, четыре бронеотряда и другие подразделения. Был произведен также серьезный пересмотр командного состава частей, «ведущих борьбу с бандитизмом», с точки зрения пригодности для проведения карательных операций. Летом 1921 г. Троцкий пришел к выводу, что военными действиями против крестьян должен руководить Тухачевский. «Я считал бы желательным послать Тухачевского на подавление Тамбовского восстания, – писал он Ленину. — В последнее время там нет улучшения и даже местами ухудшение. Получится несколько большой политический эффект от этого назначения. В особенности за границей. Ваше мнение?» Ленин ответил: «Внесите Молотову [1051]

для П[олит]бюро на завтра. Предлагаю назначить его без огласки в центре, без публикации» [1052]

.

16 июля 1921 г. Тухачевский, назначенный командующим войсками Тамбовской губернии, доложил Ленину о подавлении крестьянского восстания, а Ленин переслал этот доклад Троцкому с предписанием сообщить о намечаемых далее мероприятиях по умиротворению губернии. Еще через несколько дней с обширным докладом о положении в губернии и проводимых там мероприятиях в ЦК выступил Антонов-Овсеенко. Последний был направлен в губернию в качестве уполномоченного ВЦИКа и должен был попробовать умиротворить крестьян сочетанием террора и заложничества с экономическими послаблениями. Рапорт Антонова-Овсеенко Ленин препроводил Троцкому с просьбой «дать приказ особо проверять выполнение мер» [1053]. В целом «меры» были жестокие. Так, приказом за подписью Антонова-Овсеенко и Тухачевского от 11 июня 1921 г. предписывалось расстреливать на месте тех, кто откажется назвать свое имя, расстреливать укрывающих оружие и «бандитов», сжигать дома повстанцев и распределять их имущество между «верными советской власти» крестьянами, применять против повстанцев ядовитые газы [1054]

.

Любопытно, что в своих мемуарах Троцкий упоминает о Кронштадтском восстании вкупе с крестьянскими выступлениями всего лишь одним предложением, и то только в смысле значения их для изменения партийной политики: «Восстания в Кронштадте и в Тамбовской губернии ворвались в дискуссию [о профсоюзах] последним предупреждением» [1055]. Очень уж было неприятно Троцкому вспоминать об этих выступлениях, в которых участвовали не «классовые враги», а рабочие, солдаты, моряки и крестьяне, причем первые три группы считались опорой большевистской революции.

Через много лет, в конце 30-х гг., вопрос о Кронштадтском восстании вновь выступил на поверхность, причем в острой форме, в связи с появлением в печати материалов, содержавших обвинения в том, что именно он, Троцкий, был душителем выступления моряков и жителей крепости. Вопросы о Кронштадте Троцкому задавались общественной комиссией Дьюи, заседавшей в доме Троцкого в Койоакане, пригороде мексиканской столицы. В связи с этим в американской, мексиканской и русской эмигрантской прессе появилось немало весьма недружественных комментариев. Троцкий вынужден был отвечать. В издававшемся им в Париже журнале «Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)» появилась статья «Шумиха вокруг Кронштадта», в которой Троцкий пытался поставить выступление в крепости в контекст Гражданской войны [1056]

.

Троцкий теперь не повторял заявлений о «белогвардейском мятеже», но жестокое подавление кронштадтских повстанцев рассматривалось им как вполне оправданное и обоснованное действие советских властей, ибо восстание, по его словам, носило контрреволюционный характер. Иными словами, даже в эмиграции Троцкий не вышел за пределы ленинской мифологии, не признавал, что преступления Сталина имели своими источниками преступления Ленина и его самого — Троцкого.

Статья Троцкого вызвала новую волну полемики. Критики обращали внимание на то, что в автобиографии Троцкий умалчивал о собственном участии в подавлении восстания. «Есть подвиги, которыми не гордятся», – цитировались Троцким слова французского биографа Сталина Бориса Суварина. Критики утверждали, что Троцкий являлся «советским Кавеньяком», то есть в отношении Кронштадта играл роль, подобную роли французского генерала Кавеньяка по отношении к вооруженному рабочему бунту в Париже в июне 1848 г., подавленному этим генералом. Отвечая Суварину и другим сравнительно беспристрастным критикам [1057], Троцкий не просто смещал акценты, а допускал прямой обман, утверждая, что он вообще не принимал участия в усмирении повстанцев, что восстание застало его на Урале, откуда он прибыл в Москву на съезд партии и в Петроград не выезжал вообще. «Я совершенно и демонстративно отстранился от этого дела», — писал Троцкий, выделяя эти слова жирным шрифтом.