Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

В качестве второго этапа народного восстания оратор (ибо трудно назвать иначе человека, который произносил столь большую речь на суде) определял «титаническую борьбу» двух органов власти за влияние на армию. Из этого стремления проистекал революционный призыв к солдатам. Мирный переход армии в ряды революции, признавал Троцкий, был немыслим. «Абсолютизм не станет дожидаться, сложа руки, пока освободившаяся из-под его развращающего влияния армия станет другом народа. Абсолютизм возьмёт, пока ещё не всё потеряно, инициативу наступления на себя». Это понимали петербургские рабочие, это понимал Петербургский Совет. Троцкий стремился представить этот Совет как центр сосредоточения усилий широкой массы, более того, чуть ли не всего народа. Он пытался теперь выставить Совет перед судьями в качестве не только рабочей, но и некой общенародной организации, утверждая, что к этому органу терпимо и даже благожелательно относилась администрация промышленных предприятий.

Троцкий умело и, можно сказать, лихо подменял представление о вооружённом восстании как таковом в весь комплекс деятельности Совета со всеми её приливами и отливами, растворял частное в общем. Он утверждал, что в целом ряде постановлений — даже об отмене похоронной демонстрации, о прекращении забастовки и т.п. — красной нитью проходила идея вооружённого восстания. «Разрабатывал ли Исполнительный комитет технику уличной борьбы? Разумеется, нет»[493]

. Восстание масс не делается, а совершается, поучал Троцкий; оно является результатом социальных отношений, а не определённого плана; подготовка восстания состояла в просвещении народа. «Не способность массы убивать, а её великая готовность умирать» — вот что обеспечивало «в конечном счёте победу вооружённому восстанию», лицемерил Троцкий, описывая картину, не имеющую ничего общего с тем, что представляло собой вооружённое восстание в действительности. Пройдёт всего десятилетие, и Троцкий станет одним из главных организаторов подлинного восстания, точнее, государственного переворота, кровавого и жестокого, опирающегося на готовность масс убивать.

Троцкий завершил свою речь утверждением, что Совет рабочих депутатов помогал массам готовиться к самообороне против черносотенных сил. И если суд признает, что «в октябре и ноябре мы прямо и непосредственно вооружались против образа правления Российской империи»

[494], это будет означать, что поставлен знак равенства между черносотенцами и правлением России.

Через много лет, готовя к печати разоблачительную биографию Сталина, Троцкий напоминал читателям эпизод 1902 г., когда тогдашний Джугашвили, начинающий кавказский социал-демократический комитетчик, арестованный за участие в демонстрации в Батуми, пытался избежать суда при помощи ложных показаний, а не стремился использовать судебную трибуну для революционной пропаганды[495]

, как Троцкий в 1906 г. Справедливость требует, однако, признать, что биограф не был объективен, ибо подсудимые были в разной весовой категории. Джугашвили был низовым партработником, он не обладал ораторским искусством, не владел в должной мере русским языком, он просто не смог бы использовать суд в политических целях. В 1902 г. Сталин был намного моложе Троцкого 1906 г.

2 ноября Петербургская Судебная палата вынесла приговор. В знак протеста против нарушения юридических норм в ходе заседаний подсудимые на слушание приговора не явились, возможность чего была ещё одним свидетельством сравнительного либерализма российской судебной системы. Главным нарушением процедуры подсудимые и их адвокаты сочли отказ суда в вызове в качестве свидетеля сенатора, бывшего директора Департамента полиции Ивана Владимировича Лопухина, который осенью 1905 г. обнаружил, неожиданно для себя самого, в своём департаменте типографию, где печаталась погромная литература[496]. Вслед за подсудимыми из зала суда ушли защитники, свидетели и публика. «Судьи остались с глазу на глаз с прокурором»[497].