В развитие постановления Троцкий опубликовал приказ-памятку по реорганизуемой армии,[729]
представляя дело так, будто инициатива перевода частей на принудительный труд исходила от них самих. Красноармейцы, мол, не помышляли о возвращении в родные места — они были проникнуты «сознанием долга». «…3-я революционная армия не хочет терять времени даром. В течение тех недель и месяцев передышки, какие пришлись на ее долю, она применит свои силы и средства для хозяйственного поднятия страны. Оставаясь боевой силой, грозным врагом рабочего класса (как и в некоторых других случаях, Троцкий в спешке допускал анекдотические словесные огрехи! —Несколько недель с середины февраля 1920 года Троцкий разъезжал в своем поезде по Уралу, выступая на митингах, отдавая новые приказы и распоряжения по трудовой армии, убеждая со свойственным ему красноречием, что милитаризация труда не имеет никакого отношения к принудиловке. На собрании в Оренбурге 17 февраля[730]
он уверял, что демобилизация армии была бы непростительным легкомыслием: «Мы, правда, закончили нашу задачу на три четверти, но четверть еще осталась, а недовырубленный лес быстро зарастает», а также выражал недовольство отсутствием «боевой самоотверженности на хозяйственном фронте». С особой озлобленностью Троцкий отметал встречавшиеся сравнения милитаризации с аракчеевщиной или даже рабством в Древнем Египте.Косвенно, на основании жестких приказов Троцкого, можно судить о том, что принудительный труд, как этого и следовало ожидать, отнюдь не был эффективным. В приказе от 3 марта 1920 года «На борьбу с трудовым дезертирством!»[731]
нарком перечислил целых восемь форм того, что он именовал дезертирством. Небезынтересно их привести: неявка по трудовой мобилизации; неявка по трудовой повинности; уклонение от трудового учета; невыход на работу; самовольный уход с работы; уклонение от труда путем занятия фиктивных должностей, командировок и т. п.; уклонение от труда путем симуляции болезни; намеренная невыработка нормы. За дезертирство, как и за неприятие против него карательных мер, предусматривались наказания, начиная со сравнительно мягких, например выговора, и заканчивая весьма жесткими — переводом в штрафные части с увеличением объема работ без оплаты сверхурочных часов (хотя здесь была явная, возможно, сознательная оговорка, ибо никакой сдельной или почасовой оплаты красноармейцы-рабочие не получали, ведь они как мобилизованные солдаты находились на «казенном пайке»).Так Троцкий оказался в авангарде партийных деятелей, которые стали забывать, во имя каких целей устроили революцию, где проходила грань между частнособственнической эксплуатацией труда и эксплуатацией государственной. При этом государственная эксплуатация оказывалась более мучительной для трудящихся, ибо опиралась на мощный и почти всегда произвольный механизм принуждения, не оставлявший возможности выбора, лишавший рабочую силу какого-либо подобия свободы воли, хотя бы в выборе сферы деятельности и места работы.
Будучи человеком весьма энергичным и упорным, пытаясь любой ценой осуществить поставленные им задачи, Троцкий все более затягивал «военно-коммунистическую петлю» на шее российского народа в буквальном смысле и на собственной шее в смысле переносном. Означало ли это, говоря современным сленгом, что Троцкий был особенно «крутым» в проведении политики военного коммунизма, как это настойчиво утверждала на протяжении десятилетий сталинистская историография, наложившая определенный отпечаток и на издания постсоветского периода? Никаких оснований для этого нет.
Троцкий с его решительностью в проведении поставленных задач оказался в нужное время на нужной должности руководителя военным ведомством. Кроме того, он стремился в какой-то мере «искупить» свое кратковременное расслабление, связанное с представлением в ЦК предложения о продразверстке. Если добавить исключительную плодовитость Троцкого в создании статей, брошюр, тезисов, его внимание к тому, чтобы все эти материалы были как можно шире растиражированы, если учесть, что в его личном распоряжении была типография, оборудованная в поезде наркомвоенмора, становится ясно, как именно Троцкий выдвинулся на первый план в оказавшейся безуспешной попытке создания всеобщей системы принудительного труда.