Левая рука тьмы

— Главным образом, чтобы получить запись вашего нормального бодрствующего мозга под усилением. На первом сеансе я сделал такую запись, но тогда усилитель не был настроен именно на вас. Теперь я могу усиливать индивидуальные характеристики вашего мозга. Потом сравним показания с записью ж-стадии и с записями других пациентов, нормальных и аномальных. Я хочу понять, Джордж, что же в вас действует. В конечном счете — почему ваши сны имеют такой эффект.

— Зачем? — повторил Орр.

— Как зачем? Разве вы здесь не для этого?

— Я пришел, чтобы меня вылечили, чтобы научиться не видеть эффективных снов.

— Если бы это было так просто, разве вас послали бы в ХУРАД — ко мне?

Он опустил голову на руки и ничего не сказал.

— Я не могу показать вам, как остановиться, Джордж, пока не пойму, как вы это делаете.

— А когда вы поймете, вы мне скажете, как остановиться?

Хабер отклонился назад.

— Почему вы так боитесь себя, Джордж?

— Я не боюсь себя, — сказал Орр. Руки у него вспотели. — Я боюсь…

Но он слишком боялся, чтобы произнести нужное местоимение.

— Боитесь изменить реальность. Я знаю. Мы это проделывали много раз. Почему, Джордж? Вы должны задать себе этот вопрос. Что плохого в изменении мира? Попытайтесь отвлечься от себя и взглянуть на вещи объективно. Вы боитесь утратить свое равновесие. Но изменения не нарушают вашего равновесия. В конце концов жизнь не статичный объект. Это процесс. Она никогда не стоит на месте. Интеллектуально вы это понимаете, но эмоционально отказываетесь принять. Ничего не остается прежним в следующий момент, и нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Жизнь, эволюция, Вселенная, пространства времени и материи, энергия, само существование — все изменяется.

— Это лишь один аспект, — сказал Орр. — Есть и другой — постоянство.

— Когда мир перестанет изменяться, наступит царство энтропии, тепловая смерть Вселенной. Чем больше движения, пересечений, противоречий, изменений, тем меньше равновесия и тем больше жизни. Я за жизнь, Джордж! Жизнь сама по себе — это борьба. Невозможно жить в безопасности. Безопасность вообще не существует. Высуньте голову из своей раковины и живите полной жизнью. Вы боитесь гигантского эксперимента, который мы с вами проводим. Мы на краю открытия огромной силы на благо всего человечества. Это абсолютно новое поле антиэнтропической энергии, это жизненная сила, воля к действию и изменению.

— Все это верно. Но ведь…

— Что, Джордж?

Теперь голос Хабера звучал по-отцовски терпеливо. Орр заставил себя продолжать, уже понимая, что ничего не добьется.

— Мы в мире, а не вне его. Бесполезно пытаться стоять вне мира и управлять им. Это противоречит жизни. Мир существует, что бы вы ни делали. Оставьте его в покое.

Хабер прошел взад-вперед по кабинету, задержался у большого окна, выходившего на север, на торжественный, величественный конус горы Святой Елены, несколько раз кивнул.

— Понимаю, — сказал он, не оборачиваясь, — вполне вас понимаю. Но позвольте мне выразить по-другому. Возможно, вы поймете, что мне нужно. Представьте себе, что вы один в джунглях, в Мату Гроссо, и видите на тропе туземку. Она умирает от укуса змеи. У вас в сумке лекарство, его много, достаточно, чтобы излечить от тысячи укусов. Вы что, не станете применять его, потому что «таков мир»?

— Это зависит… — начал Орр.

— Зависит от чего?

— Ну, не знаю. Если перевоплощение душ существует, возможно, вы сохранили ее жалкую жизнь и помешали ей жить гораздо лучшей жизнью. А может, вы вылечите ее, она вернется домой и убьет шестерых в деревне. Я знаю, вы дадите ей лекарство, потому что оно у вас есть и вы ее жалеете. Но вы не знаете, приносите ли вы тем самым добро или зло, или то и другое.

— Согласен. Я знаю действие лекарства, но не знаю, что я делаю. Хорошо, охотно принимаю ваши посылки. А какая разница? Согласен, что в восьмидесяти пяти процентах случаев я не знаю, что сделает ваш мозг, и вы не знаете, но ведь мы делаем… Почему бы нам не продолжить?

Он бурно заразительно рассмеялся, и Орр обнаружил, что сам слабо улыбается.

Но пока прикладывались последние электроды, он сделал последнюю попытку.

— По пути сюда я видел гражданский арест и эвтаназию, — сказал он.

— За что?

— Рак.

Хабер кивнул.

— Неудивительно, что вы угнетены. Вы не принимаете необходимость контролируемого насилия для блага общества, и, может, никогда не примете. Мир, в котором мы оказались, Джордж, реалистичен и жесток. Как я говорил, нельзя прожить в безопасности. Но будущее оправдывает нас. Нам необходимо здоровье. У нас просто нет места для неизлечимо больных, для наследственных заболеваний, ухудшающих породу. Мы не можем допустить ни потери времени, ни бесполезных страданий.

Хабер говорил с энтузиазмом, чуть преувеличенным, а Орр думал, насколько ему самому нравится мир, который он создал.

— Сидите, Джордж. Я не хочу, чтобы вы уснули по привычке. Вот так. Вам может стать скучно. Я хочу, чтобы вы просто посидели. Не закрывайте глаза, думайте о чем угодно. Я покопаюсь во внутренностях беби. Ну вот, готово.

Он нажал белую кнопку «включено» на стене справа от себя, у изголовья кушетки.