– Потребуется от восьми до четырнадцати дней – в зависимости от точки его нахождения на солнечной орбите. Может быть, он сейчас весьма далеко от Гетен.
– А быстрее нельзя?
– Нельзя. Межгалактические скорости нельзя использовать внутри одной солнечной системы. Корабль требуется сажать вручную, используя его посадочный двигатель. А на это потребуется как минимум дней восемь. А что?
Он плотно натянул веревку, завязал узел и только потом ответил мне:
– Я все думал, не лучше ли попытаться искать помощи у вашего мира, поскольку мой мир нам помощи явно не окажет. В Туруфе есть радиомаяк.
– Мощный?
– Не очень. Ближайший крупный радиопередатчик, скорее всего, в Кухумее; это километрах в шестистах отсюда к югу.
– Кухумей ведь большой город, да?
– Двести пятьдесят тысяч.
– Плохо. Придется где-то прятаться неизвестно сколько, а Сарф, поднятый по тревоге, будет рыскать вокруг… Отсидеться вряд ли удастся.
Он кивнул.
Я вытащил последний мешочек с зернами кадик из палатки, пристроил его в подходящую щель между тюками и сказал:
– Если бы я тогда сразу, в ту же ночь в Мишнори, вызвал корабль… в ту ночь, когда вы сказали, чтобы я… в ту самую ночь, когда меня арестовали… Но мой ансибль был у Обсла; он, по-моему, и сейчас еще у него.
– Он может воспользоваться им?
– Нет. Это невозможно даже случайно, просто наугад крутя ручку. Настройка его исключительно сложна. Но если бы тогда я им воспользовался сам!
– Если бы тогда я сам наверняка знал, что игра уже окончена… – откликнулся Эстравен с улыбкой. Он был не из тех, кто предается сожалениям.
– Но вы, по-моему, уже знали. Только вот я вам не поверил.
Когда сани были уложены, он настоял на том, чтобы остаток дня мы совсем ничего не делали – копили энергию. Лежа в палатке, он что-то быстро писал в маленькой записной книжке мелкими и острыми буковками – скорее всего, то, что рассказано в предыдущей главе. У него не хватало времени как следует вести свой дневник в течение прошлого месяца, что очень его раздражало; он весьма аккуратно вел его, воспринимая это как святую обязанность по отношению к своей семье, к своему Очагу в Эстре. Дневник как бы связывал его с домом. Это я, правда, узнал значительно позже, а в то время я и понятия не имел, что он там пишет, и сначала натирал мазью лыжи, а потом просто бездельничал. Громко насвистывая какую-то танцевальную мелодию, я вдруг оборвал себя: у нас ведь только одна палатка, и если нам предстоит в течение долгого времени делить этот кров, стараясь не слишком действовать друг другу на нервы, то, безусловно, надо быть сдержаннее, корректнее по отношению друг к другу… Эстравен, правда, лишь поднял голову, едва я засвистел, и совершенно спокойно посмотрел на меня. Без малейшего раздражения, даже, пожалуй, мечтательно. Потом сказал:
– Жаль, что я не знал о вашем корабле еще в прошлом году… Почему вас отпустили в чужой мир одного?
– Первый Посланник всегда работает в одиночку. Если один инопланетянин – всего лишь диковинка, то двое – уже вторжение.
– Дешево же ценится жизнь первого Посланника.
– Нет. В Экумене вообще ни одна жизнь не ценится дешево. Именно поэтому лучше подвергнуть риску жизнь одного человека, чем двоих или двадцати. Не говоря уж о том, что, как вы теперь знаете, совершить прыжок во времени – удовольствие довольно дорогое. Да и вообще, я ведь сам просил послать меня, сам вызвался.
– Честь обретешь, лишь рискуя, – сказал он, явно что-то цитируя, и смягчил торжественность своих слов: – Здорово же мы прославимся, когда доберемся до Кархайда…
И тут я вдруг почувствовал, что мы непременно доберемся до Кархайда, что мы обязательно пройдем этот бесконечный путь по горам, минуем все пропасти и трещины, чудовищные вулканы и ледники, замерзшие болота, замерзшие заливы – все это пустынное, бесприютное, безжизненное пространство в период зимних вьюг, посреди Ледникового Периода. Он сидел и писал в своем дневнике с таким же высокомерным терпением и упрямством, с каким безумный король Аргавен цементировал замковый камень на Новых воротах. С тем же видом он сказал и «
В этом