Лезвие бритвы. Звездные корабли. Обсерватория Нур-и-Дешт. Озеро горных духов

Андреа часто поглядывал на Сандру, освещенную скудным отблеском рампы. Сандра сидела прямо и несколько напряженно, вся превратившись в слух и чуть приоткрыв губы. Высокий «китайский» воротник ее шерстяной кофты, слившийся с загорелой кожей, еще сильнее удлинил ее шею. Знакомые до малейшей линии черты ее лица казались Андреа мучительно прекрасными. Андреа понимал, что еще не время говорить о своей любви. Сандра и так о ней знала. Значит, если сказать, то как требование ответа… но Андреа не мог удержаться. Он осторожно взял лежавшую на коленях левую руку Сандры и поднес к губам. Сверх ожидания рука Сандры крепко стиснула его пальцы.

Осторожно, но сильно он привлек к себе Сандру, позволившую себе прижаться на миг щекой к плечу его белого кителя, потом решительно отстранившуюся. Андреа завладел ее рукой и не отпускал до окончания концерта, нежно лаская и украдкой целуя тонкие, огрубевшие в путешествии пальцы.

Едва замерли последние звуки скрипки, Сандра поднялась и, не сказав ни слова, направилась к выходу. Немного обескураженный Андреа последовал за ней, замечая долгие мужские взгляды вдогонку Сандре.

Они медленно пошли рядом по первой попавшейся улице, стремясь отдалиться от экзальтированной смеющейся толпы «цветных».

– Мне нельзя слушать такие вещи, – сказала Сандра после продолжительного молчания, – иногда мне кажется, что я иду по краю и они могут столкнуть меня. Да нет, вы не поняли, я не имею в виду смерть. Какой-нибудь отчаянный поступок, за который неизбежно будешь наказана, совсем так, как обещает музыка.

– А мне думалось, что вы, артистки, способны перевоплощаться и этим спасаете себя от ударов жизни, – сказал моряк, – в музыке вы были одна, а сейчас – другая.

Сандра остановилась, в упор смотря на лейтенанта. Потом глаза ее смягчились, и даже в скудном свете редких уличных фонарей он увидел в них нежную насмешку.

– Милый Андреа, перестаньте воображать, что я большая артистка! Я всего лишь хорошая модель, игравшая очень средне, так, как может каждая женщина, если она не совсем тупа. Все мое существо противилось артистической карьере, это был ложный шаг, я расплатилась за него, и теперь кончено.

Андреа недоверчиво улыбнулся. Сандра взяла его под руку и слегка прижалась к нему, стараясь соразмерить свою танцующую походку с его тяжеловатыми шагами моряка.

– Мой милый, может быть, вы поблагодарите судьбу, что из меня не вышло артистки!

– Это в каком же случае?

– Когда, ну… – Сандра на мгновение смутилась и торопливо продолжала: – Если не обладать потрясающим, редкостным талантом, какой появляется раз в поколение, путь к вершинам искусства труден и жесток. Так у нас и, по-видимому, везде в мире. И пока женщина, даже талантливая, станет выдающейся артисткой, она потеряет так много, что перестанет быть женщиной, а станет только артисткой. Отсюда и поговорка, что талантливые люди бессердечны.

Лейтенант резко остановился. Шепча ее имя, он схватил ее, сдавил в крепких руках. Сандра обняла его шею, дыхание ее прервалось, длинные ресницы скрыли глаза. Оба очнулись, лишь когда шумная компания молодежи появилась на противоположной стороне улицы.

– Боже мой, какое бесстыдство! – Сандра, слегка задыхаясь, провела рукой по волосам и одернула платье. – В чужом городе! Сейчас нас поведут в тюрьму, решив, что кто-то из нас «цветной» и обольщает ангелочка белого.

– Вас настращала здешняя полиция, но ведь я с вами! – торжествующе сказал Андреа, заглядывая в ее глаза. Переполненное любовью сердце билось тяжелыми, сильными ударами.

Сандра отодвинулась и покачала головой:

– Не надо, милый. Подождите, а я все объясню. Пора нам поговорить.

Лейтенант и Сандра медленно пошли по темной аллее между двухэтажных домиков. Где-то справа и впереди разносился шум электропоездов Кейптаун – Саймонстаун, разрывавших ночь своими странными плачущими сигналами, похожими на человеческие вопли.

– А вам не будет очень стыдно, если я… пойду босиком? Хочется идти далеко, и я привыкла в море, на палубе… Здесь темно, ваш позор не будет виден.

Сандра сорвала туфли; несмотря на осень, она ходила без чулок. Ее шаги по пыльной улице показались Андреа необыкновенно легкими, почти летящими. Не в силах сдержаться, он обнял Сандру, и снова она освободилась, на этот раз более нетерпеливо.

– Я понял, – глухо сказал лейтенант, – вы все еще любите его!

– Кого, Флайяно? Боже мой, нет! Но поймите, Андреа, я не могу так. Надо побыть одной, отделаться от всего навязшего, стать другой Сандрой – какой я хотела, но не той, какой пришлось. Поймите это, Андреа!

– Тогда почему же вам отвергать мою помощь? И… и любовь?

– Разве я отвергаю? Только не надо торопить меня.

– Торопить принять любовь ничем не замечательного моряка?

– До боли не похоже на мое представление о вас, Андреа. Едва лишь начинаются разговоры о «простых» моряках, служащих, машинистах, как…

– Как что?

– О, ничего, не все ли равно! Ну, подозреваешь, что у человека есть внутренняя неуверенность, неполноценность, что он ищет, за что бы уцепиться и переложить собственную вину на другого.

– А что бы вы хотели?