Лезвие света

– Комиссар, а что мне было делать? Синьорино, как прибыл, выстроил нас и велел соблюдать спокойствие и не сеять панику. Сказал, приедут телевидение и журналисты, так что надо стараться представить все так, будто дела у нас идут идеально. Я и подумал: а ну как, если я передам ему то, что мне сообщили, начальник обвинит меня, что я сею панику? Тогда я просто велел нашим быть наготове, вот и все.

– И правильно сделал.

Вошел взбудораженный Мими.

– Сальво, мне только что звонили из Монтелузы.

– И что?

– Бонетти-Альдериги пару часов назад попал в больницу.

– Серьезно? А что с ним?

– Плохо стало. Вроде что-то с сердцем.

– Насколько плохо?

– Не сказали.

– Узнай и доложи.

Ауджелло вышел. Фацио не сводил глаз с Монтальбано.

– Комиссар, что с вами?

– В каком смысле?

– Когда Ауджелло сообщил новость, вы побледнели. Не думал, что вы настолько переживаете.

Мог ли он сказать, что видел Бонетти-Альдериги в гробу, завернутым в саван, пусть даже во сне?

Комиссар ответил нарочито резко:

– Конечно переживаю! Как-никак, мы ведь люди, а не скоты!

– Извините, – ответил Фацио.

Они помолчали. Вскоре вернулся Ауджелло.

– Хорошие новости. Это не сердце и вообще ничего серьезного. Несварение. Вечером выпишут.

В глубине души Монтальбано вздохнул с облегчением. Сон все-таки не был вещим.

В художественной галерее, расположившейся посреди главной улицы, не было ни души. Монтальбано эгоистично возликовал: никто не будет мешать любоваться картинами. Были выставлены пятнадцать художников, по одной работе от каждого. Мафаи, Гуттузо, Донги, Пиранделло, Моранди, Биролли… В общем, сплошное блаженство.

Из-за двери – за ней, вероятно, находился офис – вышла элегантная дама лет сорока в платье-футляре, красивая, высокая, длинноногая, большеглазая, скуластая, с черными как смоль длинными волосами. На первый взгляд похожа на бразильянку.

Улыбнулась, подошла, подала руку.

– Вы комиссар Монтальбано, верно? Я видела вас по телевизору. Марианджела Де Роза, для друзей – Мариан, хозяйка галереи.

Монтальбано сразу к ней потянуло. Такое хоть и редко, но все же с ним случалось.

– Мои поздравления. Отличные работы.

Мариан рассмеялась:

– Слишком красивые и дорогие для вигатцев.

– Действительно, галерея, подобная вашей, здесь… Я не совсем понимаю, как…

– Комиссар, я не настолько наивна и умею вести дела. Эта выставка – лишь приманка. На следующей я покажу гравюры – само собой, высокохудожественные, – но намного более доступные.

– Остается лишь пожелать вам успеха.

– Спасибо. Можно узнать, какая картина вам особенно понравилась?

– Да, но если вы думаете уговорить меня на покупку, то лишь зря теряете время. Я не в состоянии осилить…

Мариан рассмеялась.

– Я задала вопрос не без задней мысли, это правда, но только с целью получше вас узнать. Полагаю, я многое могу понять о мужчине, зная, какие художники ему нравятся и какие книги он читает.

– Знавал я одного мафиози – тот порешил человек сорок. Рыдал от умиления перед картинами Ван Гога.

– Ну же, комиссар, не язвите. Ответьте на мой вопрос, прошу вас.

– Ладно. Картина Донги и работа Пиранделло. В равной степени. Не знаю, которую выбрать.

Мариан бросила на него взгляд, сощурив свои огромные глаза-маяки.

– А вы знаток.

Прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

– Не то чтобы знаток. Немного разбираюсь, это да.

– Отлично разбираетесь. Признайтесь, у вас дома что-то висит?

– Да, но ничего значительного.

– Вы женаты?

– Нет, я живу один.

– Пригласите меня как-нибудь посмотреть на свои сокровища?

– Охотно. А вы?

– Я – что?

– Вы замужем?

Мариан скривила красивые алые губки.

– Была, развелась пять лет назад.

– Но как вы оказались в Вигате?

– А я местная! Родители перебрались в Милан, когда мне было два года, а брату Энрико – четыре. Энрико вернулся сюда через пару лет после защиты диплома, он владеет соляной шахтой близ Сикудианы.

– А вы почему вернулись?

– Энрико и его жена очень настаивали… У меня был тяжелый период после того, как муж…

– У вас нет детей?

– Нет.

– Почему вы решили открыть галерею в Вигате?

– Чтобы чем-нибудь себя занять. Между прочим, у меня неплохой опыт. Когда я была замужем, держала две небольшие галереи, одну в Милане, а другую – в Брешии.

Вошли, озираясь, будто ожидали нападения, мужчина и женщина лет пятидесяти.

– Сколько платить? – спросил с порога мужчина.

– Вход свободный, – ответила Мариан.

Мужчина шепнул что-то на ухо женщине. Та – ему. Потом он заявил:

– До свидания.

Парочка развернулась и вышла за дверь. Монтальбано и Мариан дружно расхохотались.

Спустя полчаса комиссар тоже покинул галерею, условившись с Мариан, что завтра в восемь вечера заедет за ней и они поужинают вместе.

Вечер был погожим, так что комиссар накрыл на стол на веранде и доел оставшуюся с обеда запеканку. Потом закурил и стал смотреть на море.

Наверняка после утренней размолвки Ливия не перезвонит – будет хранить молчание не меньше суток, чтобы показать, насколько она обижена.

Ни читать, ни смотреть телевизор ему не хотелось. А хотелось просто сидеть вот так и ни о чем не думать.