Лягушачий король

Из трубки посыпались жалобные оправдания, которые следователь пресек, сказав, что он дает от щедрот душевных четыре с половиной минуты и ни секундой больше. Сказано было так, что Илюшин неизвестного Станислава даже пожалел.

– Баран, – беззлобно ругнулся Истрик. – Чаю с печеньем хотите, Макар Андреевич? Раз все равно приходится ждать…

Чайник не успел вскипеть, как в дверь постучали, Истрик вышел в коридор и устроил кому-то быстрый и жестокий разнос. Илюшин, любопытный как кошка, постарался уловить как можно больше, но мешал шум бурлящей воды.

Истрик вернулся с совершенно спокойным лицом, словно выходил покурить. Положил на стол дело и осведомился, пьет ли Макар Андреевич чай с сахаром или без.

– Черт с ним, с чаем, – нетерпеливо сказал Илюшин. – Давайте посмотрим, что с Капишниковой.

– Давайте, – согласился следователь, ухмыльнувшись его горячности.

Двадцать минут спустя Макар оторвался от документов и проговорил вслух то, что вертелось у него в голове последние сутки:

– Бедный парень!

Света Капишникова, двадцати девяти лет, работала дизайнером в компании, специализирующейся на наружной рекламе. Для души она писала рассказы. К одному из литературных конкурсов они с Юренцовым решили сочинить текст вдвоем. Конкурс предполагался с денежным призом, а опыт удачного соавторства у Капишниковой и Юренцова имелся: они вместе победили на «Кровавой руке», сетевом состязании коротких хоррор-рассказов.

В своих показаниях Юренцов говорил, что познакомились они на одной из тусовок. Это были времена, когда он еще изредка в них участвовал. С возрастом проблемы с речью и самообладанием у Юренцова усугубились, и теперь Макар подозревал, что это было вызвано гибелью Светы Капишниковой.

С фотографии в деле Илюшину улыбалась курносая девушка с прической по моде пятидесятых годов: челка уложена валиком надо лбом, волосы завиты в крупные локоны. Ее нельзя было назвать красивой, но на лице читались живость характера и доброта. «Да, – подумал он, – Капишникова была доброй и сердобольной». Она пожалела стеснительного парня-заику. Она развлекала его болтовней, чтобы он не чувствовал себя не в своей тарелке среди непризнанных писателей, распускавших друг перед другом хвосты; она легко согласилась составить ему компанию на прогулке по бульварам; по дороге они неожиданно придумали сюжет, и, вернувшись, Света записала его и отправила Юренцову.

С того вечера завязалась их дружба.

Они по-приятельски редактировали друг другу тексты. Обменивались идеями. Обсуждали фильмы и книги. Их переписка продолжалась почти три года, а затем они решили, что пора снова поучаствовать в конкурсе.

Четвертого мая Капишникова приехала в одиннадцать утра к Олегу Юренцову. Тот жил в коммуналке, где она бывала прежде. До двух часов дня они вместе писали рассказ. Другие жильцы подтвердили, что слышали болтовню и смех из комнаты Олега. Они расстались в два пятнадцать, договорившись, что Светлана позвонит ему через двадцать минут: это было что-то вроде ритуала, залога успеха: в тот раз, когда они выиграли, она позвонила с дороги, и после они решили, что это их счастливый знак.

Через двадцать минут она не перезвонила.

Все это время писатель находился на глазах соседей. Он пил чай в кухне и поглядывал на телефон.

Полчаса спустя Юренцов набрал ее сам. Девушка не отвечала, и он забеспокоился. С утра передали штормовое предупреждение, резко похолодало, поднялся ветер, больше напоминавший бурю. Испугавшись, что на машину упало дерево, Юренцов прибежал на парковку и нашел свою подругу убитой.

– Писателей в Москве как собак нерезаных, – проговорил Илюшин, – а издатели по чистой случайности подсунули убийце того, кто обнаружил одну из его жертв.

Что ощутил несчастный Юренцов, когда начал читать сырой материал, присланный анонимным заказчиком, и вдруг понял, что именно тот желает перевести в художественный текст?

Все эти детали были высечены в его памяти. Ветер, ломавший деревья. Мячик, выкатившийся на середину парковки. Кубик Рубика на зеркале заднего вида. Желтый плащ и юбка до щиколоток. Юренцов был единственным, кто твердо знал: не было никакого спасения – было убийство.

«Плащ грязен справа». Убийца иносказательно упомянул обо всем. Колотое ранение было нанесено в правый бок. Перед Макаром встали сухие строчки экспертизы: «Колото-резаное повреждение печени… в паренхиме левой доли глубокий раневой канал…»

«Грязен, значит, – про себя сказал он. – Грязен справа. Ах ты, тварь».

Юренцов держал ее на руках до приезда скорой.

– Может быть, эти главы написаны не преступником? – предположил Истрик, кивнув на листы.

– А кем же?

– Кем-то из следственно-оперативной группы…