Лягушка на стене

Самыми древними признаками человека были вековые ворги — оленегонные тропы, по которым дважды в год, весной — на север, осенью — на юг, оленеводы прогоняли свои стада. В речных долинах это были ровные, прорубленные среди кустов дороги, поддерживаемые оленьими стадами, вытаптывающими ивовый подрост. Там, где ивовых зарослей не было, воргу можно было угадывать по ровному сплошному белому ковру пушицы, в изобилии растущей на разрыхленной оленями тропе.

В долине ручья орнитолог обнаружил следы старинной ненецкой стоянки. Вова нашел там отпиленный рог оленя, костяную пуговицу да сломанный полоз нарты. Стойбище находилось здесь уже несколько десятков лет: большие темно-зеленые бутылки из-под вермута уже наполовину поглотила чахлая растительность тундры. Среди этого бутылочного кладбища цветами барвинка синели осколки фарфоровой чашки. Раскрас фарфора был такой, что хоть сейчас в музей: по тонкому ободку голубели прекрасно проработанные венчики.

С высокого увала слетел зимняк — большая пегая хищная птица. Охотник за кладками в предчувствии очередной поживы направился туда. В массивном, построенном из толстых сухих ивовых веток гнезде лежали четыре белых с рыжими крапинами яйца. Вова и их запаковал в оставшуюся коробку из-под сухого молока, а чтобы они не разбились, переложил их выстилкой из гнезда — сухой травой и пошел дальше, решив обработать очередной трофей на стационаре.

Облака уползли на юг, солнце близилось к зениту. Стало жарко. Вова кроме сластолюбия страдал и гелиоманией (которая, впрочем, легко объяснялась почти всегда пасмурной погодой в тундре). Поэтому, едва почувствовав солнечные лучи, он тут же разделся почти догола, оставшись лишь в красных шелковых трусах. Орнитолог оросился «Детой» (мошки стаей вились над ним) и зашагал дальше. Через час он был у неширокой реки. На перекате бурлила зеленоватая прозрачная вода. На песчаной косе противоположного берега стоял вертолет, под легким ветром лениво шевеля прогибающимися вниз лопастями.

Вова отвернул голенища болотников и побрел через реку по перекату. Кроме вертолета на противоположном берегу стояла «каракатица» — один из бесчисленных вариантов самодельных тундровых вездеходов. Обязательным элементом этих машин являлись огромные резиновые камеры от колес грузовиков или тракторов, которые и позволяли конструкции легко передвигаться по болотистой тундре. В простейшем случае на три таких колеса (одно спереди, два сзади) «сажали» мотоцикл, более сложные модели имели четыре колеса, довольно мощный мотор и даже небольшой кузов. А так как каждый мастер клепал свою «каракатицу» соответственно собственным вкусам, возможностям и интересам, то по тундре, мягко покачивая седоков, колесили самые разнообразные, как правило топорно, но крепко сляпанные механизмы.

Человек, стоявший у «каракатицы», оторвался от созерцания мотора и посмотрел на путешественника.

Контраст двух гуманоидов был поразительным: механик в промасленном ватнике, изорванных штанах, кирзовых сапогах и шапке-ушанке и выходящий из реки, сверкающий алыми трусами Вова.

— Здорово, — произнес мужик, удивленный этим нудистским миражем среди бескрайней тундры. — Ты чего разделся?

— А ты чего так оделся? — в свою очередь, спросил Вова. — Жарко ведь!

И действительно было градусов 25.

Мужик подумал, поглядел на свою телогрейку, потрогал треух и ответил:

— Север все-таки, Заполярье... и комары едят. А тебя что, комары не жрут?

— Нет, — ответил Вова, вспоминая, что действие мази скоро кончится и придется мазаться заново. — У меня пот такой вонючий, что всех комаров распугивает.

— Везет же человеку, — с завистью поверил механик и повернулся к своей «каракатице».

Дверь вертолета открылась, и из него вылез летчик. Он уставился на красные Вовины трусы.

— Ты куда такой нарядный двигаешься? — поинтересовался авиатор. — А штаны что — в болоте потерял?

— Направляюсь я в город, а штаны у меня в рюкзаке, — отвечал орнитолог. — Может, подбросите научного работника?

— Чего-чего? — насторожился летчик. — Может, ты еще и биолог? Мышей небось изучаешь?

— Нет, — возразил Вова. — Я больше по птичьей части. А откуда вы мышатников знаете? — Орнитолог помнил, что его коллеги по стационару, специалисты по леммингам, две недели назад забрасывались в тундру на вертолете.

— Да вот полмесяца назад завозили мы двоих. Тоже биологов. Мышатников. Мы с ними чуть не упали.

Александр Николаевич с лаборантом, который из-за ужасной прожорливости имел кличку Тотоша, арендовали вертолет и полетели в труднодоступный район, расположенный, кстати, по соседству с Вовиным орнитологическим полигоном.

Вертолет долетел до точки и, снизившись, стал кружить над болотистой тундрой: командир искал место для посадки. Но почва везде была зыбкая, и бортмеханик, разглядывавший через открытую дверь колыхавшуюся под воздушными вихрями осоку, отрицательно качал головой: под ними простиралась нескончаемая трясина.