Либеллофобия

– Во-первых, чувства вернулись, – его пальцы приласкали затылок любимой. – Но это пустяки. А во-вторых —

Щёлкнула пружинка керамбита. Кончик лезвия уколол кожу и подцепил на себя бугорок позвонка. Голова Маррады оказалась будто на рыболовном крючке: дёрнешься – и парализует.

– Во-вторых – всё. Это всё, Маррада.

– Кай! Что ты де… Пожал… пусти!

Лезвие направило голову бабочки вниз, и ей пришлось припасть к самому краю перил. Снизу дохнуло смесью афродизиаков. Последняя затяжка. Сигарета с края балясины полетела вниз: в чан, к которому был привязан Флош.

– Классика, – Кайнорт провожал взглядом огонёк.

– Господи, нет! Фло-ош! Лесли-и-и!!!

Масло вспыхнуло так рьяно, что шум стихии заглушил и крик Маррады, и вопли её гостей. Те лихорадочно превращались, разрывая путы. Вошь и золотистая бронзовка. Пламя летало над ними от чана к чану. Жар опалил Марраде щёки, оплавил брови и ресницы. Внизу её любовники, уже с обугленными спинами, били стёкла, чтобы вырваться их маслобойни. Дым повалил наружу. Двое вывалились в окна, раздирая обожжённые тела. Их агония перепугала весь лагерь.

Кайнорт оттащил Марраду на кончике лезвия, только когда перила уже перегрелись. Он полуобернулся, сцапал бабочку под рёбра и разбил купол, чтобы перенестись на крышу.

– Кай! Кайнорт! Пожалуйста… Я беременна!..

– Ну, конечно.

– Проверь! Я оплачивала визиты к врачу твоей кредиткой… там выписка о процедурах. Анализы, консультации, отказ в аборте… из-за срока! Ну, проверь!

Холодный воздух Кумачовой Вечи раздирали крики снизу.

– От кого? – уже спокойнее поинтересовался Бритц.

– О, не дури: минори зачинают только от минори!

– Отлично, вероятность, что ребёнок от меня, повысилась с одной тысячной до одной десятой процента.

– Нет, Кай, – Маррада закатила глаза, уже понимая, что самое страшное позади. – Очень, очень-очень долгое время я спала только с одним минори – с тобой. В самом деле, не валяются же минори на каждом шагу! Кай, я беременна от тебя. От тебя!

– И теперь хочешь изуродовать ребёнка?

– Что?

– Перелёты, оргии, алкоголь. Думаешь, мало ему генов идиотки и психопата?

Кайнорт снова цапнул её поперёк живота и так резко пикировал к земле, что уши заложило. Под окном маслобойни парамедики склонились над телами Лесли и Флоша с ампулами для мягкой эвтаназии.

– Когда откладывать личинку?

– Через… месяц.

– Значит, этот месяц сидишь под присмотром Ёрля и Лимани. Увижу с кем-то из солдат —

Он показал на Ёрля с мешками для трупов, и Маррада быстро закивала.

– После родов катись, куда хочешь.

– С личинкой.

– Даже не заикайся.

– Это и мой ребёнок!

– Я безмерно уважаю твоё право научить его основам животных оргий и хмари лёгких наркотиков, – улыбнулся Бритц в эпицентре преисподней. – Но только после второй линьки.

Оказавшись на безопасном расстоянии, Маррада пригрозила:

– Первое, что он узнает, когда вырастет, это как отец пытался убить его родную мать!

– Я? Тебе показалось. Но больше не изменяй своим мужчинам. Мало ли, какой псих попадётся.

Пожар разносил по лагерю дивный запах аира, иланг-иланга и сандала. Лесли и Флош затихли в мешках для трупов. Инкарнация после ожогов бывала куда дольше и труднее обычной. А Кайнорт так и стоял в опасной близи к пламени.

– Кайнорт Бритц! – раздался электрический окрик.

– Да, моя госпожа.

– Иди-ка. Сюда. Твою мать.

Дым, который вился из разбитого купола маслобойни, казалось, валил прямиком из головы Альды Хокс.

* * *

– И она потащила тебя к психиатру?

Пол в камере был ледяной. Для изолятора не нашлось места лучше, чем туалет городского морга. Между кабинками установили плазмотроны с сетками, через одну из которых Бритц протягивал Пенелопе свитер.

– Да, Альда отчего-то решила, что я, может быть, не в себе.

– Ты спалил маслобойню! – скорее восхищённо, чем с укором, воскликнула Пенелопа, садясь на сложенный свитер. – Спасибо… Так гораздо теплее. Ну, а ты что?

Кайнорт пожал плечами и поёжился.

– Я знаю, как отвечать, чтобы казаться нормальным.

– Ну и ну. За что же тебя наказали? За этих двоих?

– За нарушение техники безопасности. Курил в неположенном месте.

Альда Хокс втайне осталась довольна подстроенной заварушкой, но рассудила, что рой-маршалу нужно отдохнуть до утра в изоляции. Она не рассчитывала, что Бритц так перегнёт. Срок наказания Пенелопы тоже истекал на рассвете. Она дрожала и всхлипывала. Причина, по которой заливалась слезами самка богомола, была известна всем. Через час Кайнорт наконец оторвался от созерцания одной точки, моргнул и обратил на неё внимание.

– Крус меня… – Пенелопа заикалась от холода, – предал! Инкарнировал и тут же всё рассказал! А ведь казалось, мы созданы друг для друга…

– Ты же ему голову откусила.

– И что!

– Это нельзя списать на несчастный случай.

– И что!

– Да все и так подозревали тебя одну.

– И что!

На этот аргумент у Кайнорта, при всём его богатом опыте головореза, ответа не нашлось. Пенелопа утёрла нос его свитером и начертала шифр по памяти на земляном полу веточкой.