Личная жизнь адвоката

– Да, я был болен, – подтвердил свидетель. – Мне казалось, что с уходом Артема моя жизнь потеряла смысл. Так оно и было. Мир вокруг меня разом перестал существовать. Моя работа, люди рядом со мной стали ненавистны. Сама необходимость каждый день вставать, приводить себя в порядок, есть, общаться, словно ничего не произошло, сводила меня с ума. Я надеялся, что горе разобьет мне сердце и я умру. Смерть стала бы для меня благом. Но так не случилось. Мой организм оказался крепким, или же господь посчитал, что я не оплатил свои земные счета. За этим я сюда и пришел… – он поднял голову и обвел долгим взглядом присутствующих. – Вы можете посчитать, что это я делаю ради нее… – он махнул рукой куда-то в сторону, – но на самом деле я делаю это ради себя. Я хочу испить эту чашу до дна… Всю горечь… Без остатка…

Кому был адресован жест свидетеля, небрежно брошенный назад: законной супруге, в лице которой не было ни кровинки, либо же подсудимой, томящейся в неизвестности за стеклом, присутствующим было неясно. Кроме того, допрос, на который возлагали большие надежды, на глазах превращался в мелодраму.

– Боюсь, ваша мысль нам не ясна, – сказал судья, с тревогой следя за мужчиной на свидетельской трибуне. Из его бессвязной речи он не понял почти ничего, но какое-то внутреннее чутье говорило ему, что добром эта исповедь не закончится. Он уже жалел, что так легко согласился с доводами прокурора и принял решение допросить Винницкого. Профессор был явно не в себе, а обмороки и приступы не входили в программу судебного следствия. – Выражайтесь, пожалуйста, яснее. Мы понимаем, что визит в суд стал для вас тяжким испытанием, и приносим вам искренние соболезнования. Но суд интересуют факты…

– Вы хотите сказать, что поэтическая часть моего выступления вам наскучила и мне нужно приступать к прозе? – горько усмехнулся профессор. – Вы, как всегда правы, ваша честь. Не буду ходить вокруг да около. Вы хотели фактов? Извольте… Правда состоит в том, что я убил своего сына…

Глава 20

После слов профессора в зале наступила мертвая тишина. Стало слышно, как муха, жужжа, бьется об оконное стекло. Ее крылышки скользили по гладкой поверхности, лапки чувствовали преграду, но она снова и снова предпринимала попытки вырваться на волю.

– Я убил своего сына, – повторил профессор, видимо, полагая, что его первая фраза улетела туда, куда сейчас так стремилась неугомонная муха.

Молчание кончилось. Тут разом заговорили все.

– Ваша честь! Я вам говорила, что супруг болен. Он не совсем оправился от болезни. Врачи возражали против его участия в суде…

– Ваша честь! Я вынужден заявить ходатайство о медицинском освидетельствовании Винницкого. Подобные заявления в суде – явный признак психической нестабильности…

– Ваша честь! Позвольте свидетелю продолжать. Его заявление имеет для защиты огромное значение…

Председательствующий трижды стукнул молотком, прекращая базар.

– Свидетель! Вы отдаете отчет своим словам и поступкам?

– Да, ваша честь!

– Вы понимаете смысл сказанного вами?

– Да.

– Вы настаиваете на своем заявлении?

– Да, ваша честь. Это я убил своего сына.

– О, господи! – судья выглядел обессиленным. – Тогда вам неплохо бы объясниться.

– Хорошо, ваша честь. Прошу, не прерывайте меня…

… – Я очень любил своего сына. Он был очень привлекательным внешне, чем явно превзошел и меня, и мать. Он был сообразительным, активным и общительным ребенком, что дарило мне надежду. Я рассчитывал, что сын возьмет все самое лучшее у нас, его родителей, но пойдет дальше и достигнет большего. В самом деле, от нас было чему поучиться. Я – ученый. Не буду восхвалять свои скромные успехи на поприще науки, но я отдал любимому делу всю свою жизнь, все свои силы. Мои студенты, мои научные труды и награды расскажут обо мне больше и охотнее, чем я сам. Милица – успешная женщина, воплощение деловой хватки, инициативы и практичности. Она вела бизнес, организовывала наш быт и заботилась о нас, как могла. С самого детства мы дали Артему все: замечательные игрушки, поездки на моря, модную одежду. Потом появились телефоны, компьютеры, автомобиль. Казалось бы, живи, радуйся, учись… Но с каких-то пор я стал замечать, что мой сын, который, по моему мнению, родился, чтобы взять от жизни все, стал проявлять признаки сытого самодовольства. Он научился брать и требовать, а с тем, чтобы что-то отдавать, возникли проблемы. Он искренне не понимал, когда я говорил о том, что мы с мамой ждем отдачи.

– Но я еще не работаю, пап, – говорил он, пожимая плечами. – Наберись терпения. Вот стану адвокатом, получу место в престижной юридической фирме, тогда пойдут и бабки.

– Дело не в деньгах, сынок, – пытался достучаться до него я. – Не торопись становиться дельцом. Учись, познавай мир, цени дружбу, найди любовь. Я не имею в виду сейчас поездки на Ибицу и девчонок, которые гроздьями висят на шее. Пустое это все. Настоящую любовь не встретишь в баре, а мужскую дружбу не приобретешь, даже продав «Мерседес».