– Вы знаете, в детстве она была очень забавным ребенком, упрямым, несносным, но очень милым, – пустилась в воспоминания Лида, улыбаясь краешками губ. Взгляд ее стал отстраненным. Она словно видела картинки из прошлого. – У Евы обнаружилась страсть к танцам. Она часами вертелась перед зеркалом, надев на себя вместо балетной пачки мой газовый платок. Она воображала себя балериной. Когда в детском саду предложили уроки танцев для девочек, я записала ее в числе первых, – Лида взгрустнула. – Учительница говорила, что у Евы способности. Она мечтала танцевать на выпускном вечере маленького лебедя. Вы же знаете, лебедей трое, но как-то так получилось, что роли отдали другим. Среди них была Тамара, толстая, неуклюжая девочка, дочка директора рынка. Трудно было представить менее подходящую кандидатуру на эту роль.
– А что же танцевала Ева? – спросил Василий, больше из вежливости, расправляясь со вторым куском пирога. Он не находил в этих фактах ничего для себя занимательного или трогательного. Какая ему была разница, чем занималась его подопечная в нежном возрасте, если в конце концов она превратилась в преступницу? Бог ведает, о чем думает эта женщина, засоряя ему голову подробностями чужой, неинтересной для него жизни.
– Она изображала Пеппи Длинныйчулок, – нахмурилась Лида, словно заново переживая нанесенную некогда ее дочери обиду. – Учительница сказала, что у Евы, видите ли, рыжие волосы!
– Да, но это так, – безразлично согласился Кротов.
– Зато она танцевала лучше всех! – запальчиво заметила собеседница. – Как это примитивно, раздавать роли, исходя только из цвета волос. Это все равно что выбирать Золушку лишь по размеру ноги. Моя дочь заслуживала быть лебедем!
Василий поспешил выразить согласие матери, хотя, с точки зрения науки, рыжий лебедь мог быть только результатом мутации.
– Ну и чем все закончилось? – спросил он, демонстрируя интерес.
Лида улыбнулась. Она и сейчас, по прошествии стольких лет, не могла не вспоминать о дебюте дочери без смеха. Отработав, как должно Пеппи, Ева удалилась под громкие аплодисменты. Присутствующие не могли не признать таланта веснушчатой девчонки, выписывающей танцевальные па с таким азартом. Но кульминацией концерта должен был стать последний номер. Когда три маленьких лебедя под музыку Чайковского появились из-за кулис, на лицах присутствующих появились странные улыбки. Дочка директора рынка, в великолепной балетной пачке, сшитой на заказ, была похожа скорее на утку, чем на изящного лебедя. Она превосходила весом двух других девочек, в результате чего те едва удерживали равновесие. Движения танцовщиц не были синхронными, и номер превратился в пародию. Стремление учительницы польстить богатому родителю не имели успеха. И тут, вопреки сценарию, на сцену выплыл четвертый лебедь. К ужасу Лиды, им оказалась ее дочь. В газовом простеньком шарфе вокруг талии, она начала танцевать балетный номер так, словно кроме нее самой здесь больше никого не было. Она не слышала грозное шипение учительницы, приказывающей ей немедленно очистить сцену, не видела округленные от недоумения глаза воспитателей. Ева продолжала танцевать, даже когда музыка закончилась и заведующая, натянуто улыбаясь, попросила простить им это «маленькое недоразумение». Неловкую тишину нарушили громкие хлопки. Мама Лида не жалела ладоней. Инцидент замяли, но на карьере танцовщицы поставили крест. Преподавательница лишила Еву всех главных партий в назидание всем, кто вздумает повторить подобный фокус.
К своему удивлению, Василий понял, что его эта история зацепила больше, чем он хотел это показать.
– Но позвольте, – заметил он. – Почему же вы не отдали дочь в балетную школу? Неужели свет сошелся клином на этом танцевальном кружке?
– У меня не было денег, – просто пояснила женщина. – Обучение и все, что с ним связано, всякие там сценические костюмы и обувь, подарки педагогам, поездки на выступления – все это стоило денег, для меня денег не малых.
«Конечно, в подворотню пускают без билета», – зло подумал молодой адвокат, но вслух ничего не сказал. Глупо было упрекать женщину за то, что она не нашла средств для образования дочери, но мысль о том, что история Евы могла сложиться совсем по другому сценарию, показалась ему новой.