Личные истины

Дух означает бездетность и бесследность на земле в человеческом смысле. Руководимый духом – как это ни грустно – не строит до́ма и не питает детей, его цели и чаяния долговечней и дальше, и в то же время по человеческим понятиям призрачны. Царство духа, как давно уже замечено, враждует с преизбытком жизни. Духовное единственно долговечно на земле, однако совершенно чуждо порядку труда и смены поколений; оно слишком любит каждую данную личность, чтобы смотреть на нее только как на звено в цепи потомков и предков, как на средство – а природный, житейский взгляд на вещи именно таков. Человек для него прежде всего отец, муж или сын, работник, чей-то потомок и предок, но не исключительный и неповторимый дух… У нас есть выбор: либо не закрепиться в этой жизни, пройти сквозь нее неудовлетворенными странниками и оставить после себя детей в духе

 – либо найти себе твердую почву, пустить корни и принести плоды, исполнить человеческое назначение, и не пробудить ни собственной души, ни чужих. Пробужденный лишается покоя и человеческого воздаяния. Его хлебом будет мысль, наградой истина, а детьми ду́ши, которым он помог открыть глаза, но всё это бесплотно и неутешительно с точки зрения мира. «Жизнь духа» и «счастливая жизнь», при всей призрачности земного счастья, несоединимы. Можно только обманывать себя надеждами на их соединение, что время от времени свойственно многим, если не всем людям духа… Либо счастье, довольство, покой – либо дух. Есть только уловки и кратковременные передышки, а потом снова душевный труд, не имеющий никакой ощутимой награды.

***

Старый вопрос: если творчество – безумие, отклонение от «нормы», то почему это безумие влечется неизменно к одним и тем же целям, к красоте и правде – за редкими, почти отсутствующими исключениями? Здесь явное противоречие. Если на почве «нормы» произрастают как умеренные пороки, так и умеренные добродетели, словом, наблюдается известное разнообразие, то, напротив, в саду «отклонения от нормы» все деревья наклонены в одну сторону, гораздо больше единообразия и порядка. Похоже на то, что мы ищем норму не там, где она есть. «Нормально» в человеке высшее, а безразлично, является только почвой для роста – всё остальное. Дайте человеку вырасти, и он найдет настоящую

норму, он найдет правду. Из этого можно сделать некоторые выводы относительно цели зла в мире: не дать людям подняться выше среднего уровня, а еще более – заставить это полу-природное существование считать естественным и единственно возможным. И надо сказать, что зло, как оно действует в истории, во все времена стремилось именно к тому. Даже мечтатели о «гармоническом человеке», начиная с Платона, этого вымечтанного человека стремились заранее ограничить; демократия провозглашала спасительность посредственности; а тирания решительно насаждала ее господство…

***

Писать только о самом главном – значит выйти за пределы литературы, по меньшей мере, той ее части, какая допустима в современном обществе. Писать о главном – значит многого не объяснять читателю, предполагая уже продуманным и понятным; в конечном счете – обращаться к «посвященным», каких очень немного, зато и быть предельно убедительным

, будучи в то же время предельно непонятным для неподготовленного ума.

***

Пессимизм или оптимизм личности предшествует

ее умственным построениям. «Чувство отчаяния и проклятия», о котором говорил Достоевский, свойственно не всем. И неизвестно еще, от рождения ли это чувство или оно дается по мере того, как выцветают надежды и уходят из виду цели, как далекие горы?.. Едва ли Достоевский знал это чувство в те годы, когда был «петербургским мечтателем»… Единственное, что можно утверждать – что с годами оно усиливается; вспомним Гоголя и его всё растущую тоску. Вероятно, и врожденный или рано усвоенный оптимизм также усиливается… И все наши построения, все наши поиски – только продолжения, следствия, отражения первичного наклонения нашей души. Какое из двух «наклонений», солнечное или сумрачное, более благоприятно для нахождения истины? Мне кажется, что постоянные сомнения, склонность к проверке и перепроверке заключений и чувств более благоприятны для разыскания истины, чем настроение оптимиста, куда менее разборчивого в выборе мнений, лишь бы они не противоречили его солнечному мироощущению… Возможно, впрочем, и то, что всё мое рассуждение – только самоутешение мрачного и оторванного от жизни человека, которой испытывает потребность в оправдании. Возможно и это.

***