Личный враг Бонапарта

Когда при свете луны Александр Христофорович весьма ловко завалил спутницу на мраморную скамейку, она показала невиданные для приличной дамы мастерство и проворство. Оба остались довольны. На следующий день полковник прислал ее светлости жемчужную брошь, которую та не постеснялась принять и даже надеть на следующий бал. Ну что тут скажешь? Воспитание.

Однако Яна страдала. Его маленькая принцесса чувствовала свою грубость и вульгарность рядом с утонченной побирушкой. А видя, как красиво пара ее вчерашнего рыцаря и более сговорчивой герцогини кружит по залу, готова была кусать локти: «Он мой! Ведь он мне написал: жестокая!»

Надо было отвечать. Теперь ее несостоявшийся кавалер вовсю ухаживал за наглой Бассомпьершей: приносил ей воду, приглашал на мазурку и держал себя не робко, как с Яной, а нежно и покровительственно.

Потоцкая попыталась сама кокетничать. Но было не с кем. Ее муж находился в Варшаве и не проявлял к жене особого интереса. Французы ушли. А любому русскому из дипломатической миссии Толстого Бенкендорф давал фору.

«Смирись, – как будто говорил он. – Я – лучшее из возможного».

* * *

«Я забыла, и в этом была моя главная вина, что у молодой женщины не может быть другого близкого человека кроме мужа. Но в таком случае почему же мой муж не заставлял меня об этом вспомнить?».

Анна Потоцкая

Тем не менее гордость дамы не должна была пострадать. Она придет, сложив к его ногам оружие. Но внешне все должно выглядеть так, будто кавалер сам изгладил вину и добился прощения.

Полковник переписал из Расина возвышенные стихи, чтобы послать их непреклонной богине. А сам устроил в небольшом поместье поблизости от Белостока бал в честь хозяев. Дело оставалось за малым – добиться согласия Анны почтить своим присутствием скромный деревенский праздник. И тут на Шурку снизошло озарение: он решил действовать через молоденькую лектрису, тоже француженку, но добрую и без спеси. Яна удостаивала эту девушку дружбы.

Небольшая сумма и самые уважительные, самые благонамеренные уговоры. Мадемуазель Дюшен взялась исполнить поручение и привезла-таки маленькую принцессу на бал, предварительно поклявшись, что Бассомпьеров не будет, что верный рыцарь раскаивается в своих заблуждениях, что он не может более противостоять собственному сердцу…

Анна приехала и не была разочарована. Она стала царицей. От нее не отходили. Любое, самое вздорное желание исполнялось неукоснительно и в мгновение ока. Казалось, попроси она звезду с неба, и Бенкендорф принес бы в горсти!

Наконец, чтобы вознаградить его покорность, принцесса согласилась на прогулку после танцев. Разумеется, втроем. Лектриса шла сзади, стараясь даже шелестом гравия на дорожке не напоминать о своем существовании.

Потом была чудная ночная поездка, когда рыцарь верхом сопровождал их открытую карету-гондолу до самого Белостока. И все не мог глаз отвести от матово белевшей в темноте руки, покоившейся на кожаной подушке кресла.

– Смотрите на дорогу! – дразнила его Яна. – У нас встречаются рытвины. Можно вылететь из седла!

Ему, кавалеристу, вылететь из седла? Не смешите!

В эту ночь все решилось. Он любил ее нежно и страстно. Она оказалась не готова. Муж не научил графиню и половине нужного. Но Бенкендорф не жалел. Его любовница обратила неопытность в достоинство и тем еще больше разожгла пыл.

Утром Яна плакала. Не слезами раскаяния, а от полноты охватившей жизни.

– Вы погубили мою репутацию! – в ее голосе было больше кокетства, чем упрека.

– Только потому, что вы сами никак не могли на это решиться.

Она засмеялась.

– Но мой муж…

Дальнейшее его не интересовало.

– Мужья сами бывают во всем виноваты. Нельзя же думать, будто церковное благословение дает им право на лень.

Графиня грациозно повернулась к любовнику и провела пальцем по его усам.

– Знаешь, мне повезло. Мог бы попасться старик, урод. Наша судьба не в пример лучше, чем у других. Потоцкий красив, добр, но…

«Скучен», – мысленно подсказал Шурка.

– …мне всегда хотелось большего. В юности я вколотила себе в голову, будто страстная любовь сделает нас счастливыми. Будто я должна соблазнить мужа.

«Неплохая идея! Всем бы дамам такое прозрение!»

– Мне было пятнадцать. Что я могла? Позвала его гулять при луне у пруда. Он сказал, что там комары.

Бенкендорф рассмеялся. Знакомая картина!

– Хотела заставить ревновать и написала сама себе пылкое письмо с признаниями, как бы от воздыхателя. Мою тайну раскрыли и очень строго выбранили. Думаю, этой выходкой я погубила себя в его глазах.

Александр Христофорович взъерошил ей волосы. Есть на свете дураки! Если бы ему попалась такая большеротая глазастая девочка, способная в пятнадцать лет написать себе любовное послание, чтобы возбудить мужа, он бы не стал ее ругать. Страстность в просыпающейся женщине – не худшее качество.