Читаем Личный враг Бонапарта полностью

Личный враг Бонапарта

Фуше нанес ответный удар на следующее же утро. В городе было объявлено, что полицейские схватили мадемуазель Жорж на границе и привезли в Париж.

Продрав глаза к полудню, Бенкендорф нашел у себя на столе очень вежливое письмо министра полиции, извещавшего об обнаружении беглянки. И второе, от директора театра, писавшего явно под диктовку Фуше, о возобновлении представлений «Артаксеркса».

Полковник спал не меньше двенадцати часов кряду и, проснувшись, не чувствовал себя ни отдохнувшим, ни здоровым.

– Это от нервов, – оказывается, Толстой просидел с ним всю ночь. Граф испытывал сильную неловкость оттого, что его стратегический план по захвату полицейского участка провалился. Вернее, не дал результатов. И адъютанта спасли – стыдно сказать – поляки!

– Вам не надо туда ходить, – посол указал на письмо Фуше. – Он вас провоцирует. Я не верю, что Жоржиху поймали. Шустра больно.

Александр Христофорович и сам не верил. Но сердце сжималось. По городу распространили слух, будто Жорж привезут на представление в оковах. И сразу же заберут после драмы в тайную тюрьму. На спектакле публика жаждала закидать беглянку камнями. Из патриотических соображений, разумеется.

Друзья-актеры во главе с великим Тальма пытались найти узилище, где держали Жоржину. Но тщетно. О чем трагик поведал Бенкендорфу перед представлением.

– Как вы?

– Держусь. Меня не пустили в гримерку. Прогнали даже с лестницы.

– Там полиция. Вы плохо выглядите. Идите лучше в ложу.

К чести графини Висконти она разыскала Бенкендорфа и увела к себе на второй ярус. Там полковник, дрожа всем телом, забился в дальний угол за портьеру и стал наблюдать, ожидая начала действа. Он представлял Жоржину испуганную, бледную или негодующую. Все равно! Он предал ее, бросил на дороге. Помощь Жубера оказалась бесполезной. У проклятого Фуше тысячи глаз и тысячи щупальцев.

Наконец, занавес поехал в сторону, открывая картины дворца персидского владыки. Чуть в глубине сцены стояла женщина в маске. Ее окутывало длинное покрывало. Зал взорвался свистом и топаньем.

Ураган гнева сотрясал стены театра. Актрису готовы были растерзать за родину и императора. Она стояла молча, принимая волну гнева, и, казалось, купалась в нем.

– Закрой глаза, – шепнула Висконти. – Что ты чувствуешь?

Повинуясь ей, Бенкендорф опустил веки. То был гнев любви. Плата за измену. Гроза, бушевавшая в зале, знаменовала ревность публики. Обожание и ненависть на грани овации.

– Вот видишь. Всякая актриса дорого бы дала, чтобы быть растерзанной на сцене вместо Жорж.

Вместо Жорж? Полковник пригляделся и понял, почему его сердце не прянуло под ноги женщины в маске. И рост, и фигура, и движения – все было другим. Он почти узнал мадемуазель Бургоэн, молоденькую актрису, которую заставили разучить роль и играть за беглянку.

Впрочем, та подавала надежды и умела прельщать сильных мира сего.

Принцесса Мандана сделала шаг, другой. Очарование рассеялось.

– Это не она, – прошептал Бенкендорф.

– Знаю, – кивнула Джузепина. – Но тоже славная девочка. Восходящая звезда наших подмостков.

Что ему было до звезд? Полковник сполз в кресло, ощущая, что от волнения вот-вот лишится чувств. Им овладела такая слабость, точно он минуту назад разгрузил баржу. Александр Христофорович остался до начала второго акта, когда, по слухам, актриса должна была снять маску.

Уже многие говорили, что она играет сносно. Уже сам Тальма, заинтригованный не меньше публики, схватил Мандану за руку и, прежде чем упал занавес, выкрикнул:

– Кто вы? Кто вы?

Возглас был рассчитан на зал. Публика взревела. Но Шурку это не касалось. Он с трудом дождался начала второго акта, когда Бургоэн эффектным жестом сорвала маску.

Ее встретил взрыв рукоплесканий.

«Какие картонные чувства! – думал полковник. – Всего на минуту. А кажутся настоящими. И тут же забываются. Была Жорж. Стала другая. Не все ли равно? Сразу, сразу все забывают…»

Бенкендорф понял, что засыпает, поэтому мысли идут по кругу. Для него было неважно разворачивавшееся действо. Его собственный спектакль был сыгран. Теперь спать. Добраться до посольства и спать.

– Друг мой, вас проводить? – с тревогой спросила Висконти. – Мой экипаж отвезет вас домой.

– Госпожа графиня, вы столько сделали для меня. Как выразить мою благодарность?

– Если Бертье случайно спросит вас обо мне, никогда не признавайтесь. Он простофиля и поверит. А я его все-таки очень люблю.

Бенкендорф обещал.

После победы он посетил дом графини. Та была уже два года парализована. Удар. Генерал принес в подарок белые итальянские лилии – те, что когда-то швыряли на сцену офицеры, восхищенные ее пением. Висконти с благодарностью приняла букет. Но его самого не узнала.