Личный враг Бонапарта

«Я полностью поддался приступу постыдной печали. Ни лечение, ни увещевания друзей – ничто не могло отвлечь меня от моей безумной любви и грусти».

А. Х. Бенкендорф.

Осень 1809 года. Петербург.

Полковник рвался в Москву, но не получил позволения покинуть Северную столицу.

Да бог с ним, с позволением! Он и так ускакал бы в ночь, на перекладных. Двое суток, и Жоржина в его объятиях.

Раньше расстояния его не останавливали. Но… ему передали записку, которую прима оставила для возлюбленного: полный разрыв. Его проклинали за молчание! За отказ отпустить, за нежелание жениться! Она ждала до последнего. Полагала, что угроза потерять ее вразумит героя. Но он, видно, забыл о ее существовании среди опасностей и побед. Что ж, она выбирает надежного спутника, который никогда никуда не уедет…

Тут вся ее игра представилась Александру Христофоровичу в самом отталкивающем виде. А разве он раньше не знал? Не догадывался? Не чувствовал?

Да ему и в голову не приходило писать, после того как она объявила о замужестве! Оказывается, нужно было разубеждать, валяться в ногах, а главное – вести под венец.

Кто, спрашивается, кого вел? Полковник озлился. Он обожал, его отвергали. Он уходил, его удерживали. Он лизал руки, которые били его по щекам. И которые вымогали единственное, что было, – имя.

Но им-то самим хоть каплю дорожили?

Если можно заболеть от стыда, то Шурка сделал именно это. Все его унизительное волокитство всплыло в памяти с такой ясностью, с такими издевательскими подробностями, что полковник заперся дома и не хотел показывать носа на улицу. Казалось, все на него смотрят. Все знают, как постыдно он себя вел. Чем был у театральной девки.

Остатки чувства следовало выкорчевать железной рукой. Но они пустили такие глубокие корни, так впились в душу, что казалось: рвани, и она расползется, как гнилое одеяло.

Что у него было кроме Жоржины? Что без Жоржины был он сам?

Вернулась лихорадка. Слабый и больной Шурка лежал на съемной квартире, не желая ехать ни к брату, ни к сестре Марии. Добрая Шарлотта Карловна Ливен, свекровь Долли, несколько раз приходила к нему от вдовствующей императрицы с увещеваниями.

Но, послушав горячечный бред, отступилась, повторяя, что мальчика поздно воспитывать тетушкам и слишком рано – жене.

По ее глубокому убеждению, процесс самосовершенствования был бесконечен, и пройти его мужчина мог только под руководством достойных дам. Шурка же выбирал недостойных. Значит, страдания неизбежны. Проходя через них, душа закалится. Не нужно мешать.

Выработав эту спасительную для окружающих тактику, старушка покинула квартиру Бенкендорфа и строго-настрого запретила родне вступать туда, как в чумной барак, чтобы не заразиться.

Александр Христофорович с досадой понял, что ему некому больше плакаться.

В этот момент в Петербург прибыла парижская соперница примы – мадемуазель Тереза Бургоэн. Та самая, что играла Мандану после бегства звезды. А потом купалась в благосклонном внимании императора. Говорят, он даже отобрал ее у прежнего любовника министра Шапталя. Но скоро бросил. Вернее, отослал в Петербург. Раз величественная Жоржина не во вкусе царя, может, тот любит маленьких вертлявых блондинок?

Бургоэн именовали ангелом радости, и Шурке не составило труда обрести эту радость при первом же визите. Хотя его подарки не были столь уж драгоценны. Но это не имело значения. Покоряя любовника соперницы, Тереза торжествовала над ней. Она все отняла: и роль, и благосклонность Наполеона, и даже этого русского адъютанта, который, по слухам, едва не кормил Жоржину с золотой ложки.

Со своей стороны, приобретая маленького капризного ангелочка, полковник мстил. В театре и постели он говорил кучу гадостей о приме. Смеялся сжав сердце в кулак и все ждал, когда полегчает.

Не полегчало. Но именно эти колкости заставили Жоржину наконец прервать молчание.

Александр Христофорович уже выбрал для себя и Терезы новое жилище – этаж меблированных комнат на Мойке – и собирался переезжать. Там будет весело. Опять, как в добрые старые времена, в отеле «Дю Нор» – толпа друзей и актеров. Но без страданий. Теперь, к счастью, без страданий.

Уже упаковали вещи. Он следил за отправкой последних. Стоял в пустой комнате, покачиваясь с носков на пятки, и вдруг услышал у себя за спиной шаги.

Жоржина появилась стремительно, будто имела право прийти. Подошла вплотную. Глянула исподлобья. Подняла свои чудовищные руки с детскими ладошками и взяла полковника за голову.

Бенкендорф не успел воспротивиться. Не говоря ни слова, она приникла к его устам и пила дыхание, будто хотела высосать из любимого все иные чувства кроме прежних.

Ах, если бы Жоржина пришла, когда он болел! Все было бы прощено и забыто.

– Зачем вы здесь? – спросил ошеломленный Бенкендорф. Он был все еще слаб. В ушах звенело.

– О чем ты говоришь? Я здесь, это главное.