Лифт, или Пара шагов до убийцы

Качаю головой, зная: один из старших должен оформить опекунство до моего совершеннолетия. Она или Эш, который не успел на похороны. Иначе – дом для брошенок. Она, Зет, бросила меня одну, с ними. Вернее, с их отсутствием. Они, родители, были, но их не было. Теперь их нет, но они есть. Они, спиной ко мне, смотрели на дела. И вот, сами стали делом. На что смотришь, тем и становишься. Я говорю это ей, вполголоса. Почти так, как подумала, но косее. Священник бросает на нас косые взгляды. Заклинаний не прерывая. Рая по-прежнему нет.

– Я не смогла бы забрать тебя, – откликается Зет. – За похищение детей есть статья. Тебе ли этого не знать.

Она права, и я знаю, что она права. Дело не в обиде или многолетней тоске. Скорее, попытке нервного напряжения выйти: сорваться на кого-нибудь. Кого угодно. Пусть даже на неё. Говорю: «Да». И замолкаю. Не время болтать.

Черно-белая панорама, люди в черном, разрытая земля, два гроба опускаются в бездну, кто-то плачет, кого-то нет. К нам подходят сказать три слова. Одни и те же. Замечаю, как разряжены дамы, каждая: похороны – светский раут. Кружева, вуали, шёлк. Все, кто когда-либо знал их.

– Примите наши соболезнования, – раз за разом, три слова. Колокол звонит по мне.

Моя мать была жесткой женщиной. Мой отец был жестким мужчиной. Я их жесткий ребенок, маленькая, худая, одни глаза видно, остальное прячется за ними. Рядом – сестра, вроде, от тех же, но – мягкая, текучая, до боли живая. «Вкус жизни не был бы таким ярким без ужаса смерти», – говорю себе, отчего-то её, Зет, голосом. Подходит мэр.

– Примите мои соболезнования, – произносит он, его голос сипит. – Если нужна будет помощь, любая, вы можете ко мне обратиться. – Не сводит дырок с Зет. Точно хочет втащить её в обе сразу, разорвать пополам. В самом тонком месте, самом уязвимом: где родинка. (Кожа нежная, персиковая, с пушком.) Замечаю в себе порыв сдернуть накидку, с капюшоном, и завернуть сестру, спрятать от этих трупных зрачков. Мне-то всё равно, у меня футболка и джинсы, никаких округлостей, а вот она! Её он… Ни одного лишнего движения, но как если бы всю облапал. Чёртов тролль.

Он говорил не обо мне, родителям, насчет прелестной дочери. Он говорил про Зет.

«Спасибо», – кивает она. «Спасибо», – киваю я. Он зачем-то тоже кивает, и разворачивается, и его охранники, оба, одинаковые, как близнецы, кивают, на всякий случай, и идут за ним. Мы остаемся. Мы ждем, пока все уйдут. Волны нервного напряжения бегут от неё ко мне, и обратно.

Каждый человек разный. Для каждых глаз он – свой. Тем, кто есть на самом деле, он становится, лишившись глаз, способных за ним наблюдать. То есть в одиночестве. Или, если считать собственные глаза, только после смерти.

2.1

Ты в целом – то, на что ты смотришь. Ты сейчас – то, как ты это видишь.

Сколько себя помню, я всегда смотрела во мрак. В данный момент – на Зет. Мы с ней в баре, сидим, как ровесницы. Стойка длинная, деревянная, балки на потолке длинные, деревянные, на полочках бутылочки, у бармена борода. Всё, что здесь есть, горит, всё, что я есть, горит. Сестра покупает мне зеленый коктейль, "Фею", с абсентом. Я никогда раньше не пила. На часах четыре часа пополудни.

Она курит тонкую сигарету. Я, совершенно неожиданно, спрашиваю у нее сигарету для себя. Зет приподнимает брови.

– Не бросишь, если начнешь, – лаконично предупреждает. – Что бы кто ни говорил, если решила сама, не бросишь. Кто ради прикола, в компании, начинал, те бросают. Кто из внутреннего побуждения – не бросают никогда. Даже если делают перерывы. По себе тебе говорю.

– Я знаю, – пожимаю плечами. – Всё равно. – Принимаю из её рук сигарету и зажигалку. Зажигаю, тяну, выдыхаю, без затяжки. Дым щекотит н"eбо. Вдыхаю еще раз, на сей раз в легкие, не кашляю, дышу дымом. Зет наблюдает. Ещё раз, внутрь, ожог, наружу – облегчение. На сей раз закашливаюсь. Зет улыбается.

– Ничего, научишься, – говорит она. Я пробую, что налили. Сладко, но с чем-то, не совсем сладко. Почти как радость от встречи. Во время похорон.

Звякает колокольчик. Новые посетители. Девушка с распахнутыми, как окна в небо, глазами, блондинка. Выглядит немного болезненно. Наверное, сопровождающему её мужчине это нравится. Старше лет на двадцать, но в хорошей форме: редеющий в волосах, густеющий кошельком. Она видит Зет, останавливает на ней взгляд и незаметно кивает. Зет поднимает свой хайбол, пока папик отвлекся, одними губами: привет. Дальше их общение не идёт, видимо, не время.

– Кто это? – спрашиваю сестру. Та живо откликается: