Лихое время

Теперь в Маккавеево Филипп Цупко наведывался редко. Скопившиеся в кузне заказы и работы целиком повисли на напарнике, которому хозяин Гоха подсказал на Филю особо не рассчитывать, а озаботиться подбором себе нового помощника. А что, дескать, касается Фили, так он неотложные родственные дела решает, вряд ли теперь возвернется…

Впрочем, маккавеевский народ пришлым каторжанином-кузнецом мало интересовался: в нонешней круговерти кого только через село не проносило. Разные были люди, а что этот самый Филя-Кабан – личность темная, так это любой бабке видно. К тому же в начале мая прошел слух, что угрюмый Филипп и вовсе «погорел». Сказывали, что с какой-то шайкой связался, покуксились они на японский склад, да там их всех и покончали.

На самом деле все обстояло не так трагично, как шумели слухи.

В начале мая 1919 года начальник 1-го района милиции города Читы Л. А. Околович в рапорте вышестоящей инстанции докладывал: «29 апреля с.г. около 10 часов вечера в Песчанском гарнизоне из барака № 48 посредством взлома висячих замков совершена кража японских товаров, а именно: около ста пудов подошвенной кожи и 2 пуда 20 фунтов сапожной желтой кожи, 9 штук мехов серой овчины, 2 швейных американских ножных машин, 16 пудов брусового японского желтого мыла и 20 белых военных брезентов, всего на сумму около 50 000 рублей. Участники означенной кражи: Филипп Цупко, Андрей Давыдов из крестьян Домно-Ключевского селения, Сергей Додок – ссыльно-поселенец и неизвестный цыган. Первый мною задержан и часть похищенных товаров найдена. А остальные бежали».

Украденное вернулось на японский военный склад практически полностью, в чем арестованный Цупко содействовал, чем только мог, выкручиваясь и сваливая вину на сбежавших соучастников. Дескать, сам он и не причем вовсе, а означенные похитители лишь подрядили его с подводами доставить товар на станцию, только и всего. Убежденное вранье, возврат украденного и внесение залога в три тысячи рублей помогли Филе в середине лета выйти на свободу.

Он принялся за старое.

Но весной двадцатого легко отделаться не получилось: в начале апреля арестовали за участие к кражах, а 13 мая Читинский окружной суд присудил Цупко «к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и отдаче в исправительное арестантское отделение на 1 год и 3 месяца».

Только когда япончишкам с семеновцами пришлось окончательно восвояси из Забайкалья убираться, забрезжила свобода: 6 декабря 1920 года Цупко освободила из заключения комиссия по разгрузке тюрьмы – новая, дэвээровская власть.

Но теперь Филя где попадя старался ввернуть, что от бело-японо-интервентского режима он – явный потерпевший. Однако, поглядев на лоснящуюся ряху «страдальца», вряд ли кто мог отнести его к таковым.

В вызволение Фили из-под стражи главную лепту внесла Анна. Во всех смыслах. И деньгами, и ходатайствами разными. Вступив в управление постоялым двором, она всячески старалась создать среди песчанских жителей добрую репутацию о своем заведении, что в какой-то мере ей удалось.

А посему Анна, к тому же находившаяся снова в тягости, несколькими вечерами прошла по дворам, склонив десятка полтора сельчан составить «приговор с утверждением» – прошение за своего сожителя. Мол, никоим образом Цупко Филипп с уголовными преступниками не связан, и добропорядочные домовладельцы Песчанки ходатайствуют об его освобождении.

Обивавшую пороги односельчан Анну не столь уж волновала дальнейшая судьба погоревшего на кражах сожителя. Но, как ни крути, любое подозрение, худая молва и пересуды о Филе волей-неволей падали и на ее голову. Отпугивали народ от заежки, что и без того скромные доходы от постоя сокращало.

А доходы стали для Спешиловой смыслом жизни. Утратить приобретенный и нарастающий достаток она не желала ни в коем разе.

Слабоумного Мишку из города забрала, посадила у себя на постоялом дворе унты шить да катанки подшивать. Какая-никакая, а копейка в семью.

Опустевший читинский дом на углу Нер-Заводской и Кабанской улиц остался в полном распоряжении выпущенного из тюрьмы Филиппа. Мелькнула разок у Анны шальная мысль дом на Новых местах продать, но за такое Филя с Ляксей Андреичем не помиловали бы…

День за днем Анна с горечью убеждалась, что сожитель – не хозяин. Не было в Филиппе этой жилки, столь необходимого Анне мужицкого настроя на укрепление собственного хозяйства. Ей не раз уже приходилось нанимать работников для ремонтов: то или другое подправить на постоялом дворе. И, понятное дело, тратиться на чужих самогоном и копейкой. Если бы сожитель еще не притаскивал по ночам барахло да не давал денег… Ну и боялась, конечно, Анна каторжного варнака – зарежет, если что, как курицу!