Лики времени

Мать схватилась за голову и чуть было не упала в обморок, Мара успела вовремя накапать ей капли Зеленина в рюмочку.

— Я вся в адреналине, — пробормотала мать, осушив рюмочку с каплями, Мара спросила удивленно:

— Неужели, Наля? Кто же он?

— Мы познакомились с ним в трамвае, на прошлой неделе. Сегодня в семь он придет к нам…

Он пришел точно в назначенный час, ни минутой позднее, здоровый, краснолицый, с вьющимися пепельными волосами и широким смеющимся ртом. Сидел за столом, мать разливала чай из старинного самовара, сестры подвигали ему то мед, то домашние коржики, испеченные Марой, то варенье, которое Наля варила летом. Он пил чашку за чашкой, хрустел коржиками, слушал рассказы матери о том, какой, разумной и духовно насыщенной жизнью жили они тогда, когда был жив отец семейства, профессор Мазуркевич. Сестры рассказывали о своих учениках, о том, как много приходится задавать на дом и как же трудно современным детям учиться…

Слушая длинные рассказы, успевая в нужные моменты поддакивать, гость в то же самое время оглядывал гостиную, старинную, карельской березы мебель, обитую полосатым, уже потертым шелком, люстру начала девятнадцатого века, синего стекла с хрустальными подвесками, бронзовые старинные бра на стенах.

Перед тем как уйти, он побывал в двух других комнатах, также обставленных старинной мебелью.

— У вас прямо как в музее, — сказал гость.

Сестры одинаково покраснели, мать слегка улыбнулась. Наля сказала:

— Представьте, Вася, недавно у нас был мой ученик, превосходный, к слову, мальчик, поразительно способный к языкам, так он сказал то же самое…

— Представляю, — ответил Вася.

Примерно через месяц сыграли свадьбу.

Поначалу все шло хорошо. Вася оказался хозяйственным, все горело в его умелых, покрытых золотистым пушком руках: он починил все стулья, козетки и кресла, подклеил инкрустацию на буле маркетри семнадцатого века, смазал машинным маслом скрипящие, стонущие и разболтанные двери.

— Какой он умелый, — восторгалась мама. — На все руки мастер!

— Да, нам всем повезло, — соглашалась Мара.

Но вскоре ей пришлось отказаться от своих слов. Вася менялся буквально на глазах, частенько приходил домой выпивши, грубил, если его спрашивали, где он был, а когда Наля робко призналась, что не переносит запах алкоголя и потому просит его больше не пить, он сотворил из своих крепких пальцев довольно выразительную фигу, сказав при этом:

— Придется вынести, милка моя, ничего не поделаешь…

Он грубил не только жене, но и Маре, и матери, обозвав как-то маму «старой грымзой, которой давно уже пора на вечный покой…» Нале он сказал: «Из тебя хозяйка, как из меня музыка в оркестре…»

Нале оставалось только молча плакать, а когда Мара попыталась вступиться за сестру, он на первом же слове оборвал ее:

— Ты молчи, выдра истощенная, знай свое место…

Наля первая предложила ему разойтись по-хорошему, мирно. В ответ Вася бурно расхохотался:

— Что значит мирно? Хочешь, чтобы я ушел подобру-поздорову?

— Конечно, — ответила Наля. — Как же иначе, раз мы не можем больше продолжать жить вместе?

В ответ его пальцы снова сотворили привычную для них конструкцию, и, помедлив для важности, Вася изрек:

— Никуда я отсюда не денусь, это такая же моя площадь, как и твоя!

И через некоторое время подал в суд два заявления: одно на развод, другое на раздел жилплощади и выделении ему отдельного лицевого счета.

Обо всем этом сестры поведали Светлане, как-то вечером пришедшие к ней. Перебивая друг друга, они стали рассказывать о своем горе, не выдержали и разразились слезами…

— Вот сволочь, — сказала Светлана. — Где он работает?

— Где-то на Красной Пресне, в строительно-монтажном управлении…

На следующий день, после школы, Светлана отправилась на Красную Пресню искать строительно-монтажное управление. Она нашла его довольно быстро, но ей пришлось подождать минут сорок, пока не явился Вася Фитильков, прораб четвертого участка.

— Неужели вам не совестно? — сразу же спросила Светлана.

Вася, казалось, нисколько не удивился.

— Совестно? А почему это мне должно быть совестно?

— Будто не знаете, — ответила Светлана. — Вошли в чужую семью, прожили там немногим больше года, а теперь требуете себе площадь?

Светлана слегка задыхалась от волнения, никогда раньше не приходилось ей выговаривать взрослому.

— А что, я эту самую площадь дарить должен? — спросил Вася и вдруг, подойдя к ней поближе, вглядываясь в ее лицо маленькими, острыми глазами, добавил: — Ты кто такая? Откуда взялась? Что тебе за дело до нас всех?

— Я у вас на свадьбе была…

Вася громко рассмеялся.

— Удивила, ничего не скажешь! Мало, что ли, народу на свадьбе побывало!

— Мазуркевичи, они очень хорошие, порядочные и беззащитные, — сказала Светлана.

— Ну и что с того? — спросил Вася, он был абсолютно непробиваем.

— Так порядочные люди не поступают, как вы, — сказала Светлана, еще немного, и она залилась бы слезами, но сознавала, плакать не надо перед этим толстокожим бугаем, ни в коем случае нельзя показать ему свою слабость!