Лилиан

– Лили, прошу тебя, сделай так, чтобы мама и папа забыли обо мне! Я больше не хочу причинять им боль! – Из глаз Меган потекли кровавые слёзы, и всё дерево задрожало, словно в агонии.

– Я думаю, Сэм может с этим кое-что сделать, – произнесла я совершенно автоматически, словно его гибель по-прежнему не отложилась у меня в голове, но потом, вспомнив ужасную картину своей жизни, быстро добавила, – хотя уже вряд ли, теперь даже мне это будет сделать не по силам.

– О, Лили, не падай духом! Ты всегда делала то, что хотела. – Меган попыталась улыбнуться ещё раз. – Не теряй веру в себя – это единственное, что я попрошу у тебя!

– Я обещаю! – произнесла я, крепко обняв ствол дерева и прижавшись к нему лицом.

Я захотела поцеловать Меган, но резко остановилась, вспомнив свои злые возможности, но потом дурная мысль всё же влезла мне в голову, рождая безумного рода идею. Мои глаза засветились лишь только от одной мысли, что поцелуй я сейчас Меган, то избавлю её от страданий. И неимоверное желание помочь подтолкнуло меня приблизиться к ней.

– Не надо! – Испуганный голос Меган остановил меня. – Я этого не заслуживаю! Просто прости меня и живи дальше, словно никакой Меган и в помине не было. – Меган прижала ко мне склонённые жжёные ветви в заключительном жесте прощания. – Я так хочу! Я так должна! Мне так нужно!

– Хорошо, Меган, на всё твоя воля! – вымолвила я и быстро пошла прочь от Меган, но повернулась, чтобы в последний раз взглянуть в графитные глазки моей милой сестрёнки. – Прощай! Я тебя не забуду! – тихо произнесла я и, расправив крылья, полетела к вершине.

Пологая вершина горы, представляющая собой старый кратер спокойно дремлющего вулкана, сердце которого по-прежнему билось в неистовом ритме, была поначалу абсолютно ничем непримечательна. Лишь несколько разных по размеру валунов, застывших снаружи, но раскалённых внутри, отчего они так забавно потрескивали, разбавляли убогую картину сумрачного исполина. Неожиданно с обратной стороны массивного валуна мне послышался лай – обычный собачий лай, звук которого когда-то в далёком прошлом спасал меня от одиночества. И знакомые карие глаза бросились мне навстречу.

Тот самый черно-белый пёс породы Бордер-колли, который помогал моему приёмному отцу из Англии пасти стадо овец, а меня спасал от детского сумасшествия, как ни в чём не бывало энергично запрыгнул ко мне на руки, словно и не было ни пары веков разлуки, ни столь печального расставания. Те же преданные лучистые глаза и любящее, несмотря ни на что, сердце оказалось опять в моих прежних, но уже повзрослевших объятиях.

– Прости меня, мой друг, я же не знала, я не хотела. Только прости меня! Я прошу тебя! – Рыдала я, пока пёс неистово лизал мне лицо.

Ни капли злости, ни капли сожаления, только искренняя и проникновенная любовь к человеку – вот, что источало это преданное существо. Даже сейчас, несмотря на мой неприглядный внешний вид, собака узнала меня, и чувства её ко мне нисколько не изменились, да что я говорю, она любила меня всегда, несмотря на кровавые руки, перепончатые крылья и гонения окружающих. Истинное, чистое, настоящее чувство, которое в природе только может существовать, излучала эта собака. Я обнимала её, трепля по роскошной шелковистой шерсти и была настолько довольна уже тем, что здесь с моим милым псом всё было в порядке.

Неожиданно странные звуки отвлекли меня от столь приятного мне занятия. Источник этих звуковых волнений, напоминающих удары мокрой тряпки об пол, находился с обратной стороны валуна. Пёс, моментально отстранившись от меня, бросился к источнику звука и скрылся за гладким краем каменистого изваяния. Мне не оставалось ничего больше, как просто последовать прямо за ним. Лишь только зайдя за край валуна, я моментально пулей вернулась на место. Картина, увиденная там мною, была чересчур отвратительна и неприятна: пёс слизывал с почерневших камней свежие куски только что вырванной плоти. Набрав как можно больше воздуха в лёгкие, чем помогла сама себе запастись парой ложек решимости, я ещё раз заглянула за камень.

Мои родители, когда-то приютившие меня в стенах собственного жилища на юге Англии, теперь оказались вечными затворниками моего гостеприимного дома. Их худые грязные тела и перепачканная одежда были ничем по сравнению с тем, что они с собой делали. Собственноручно вырывая свои детородные органы как внешние, так и внутренние, они выбрасывали их на каменистую почву, отчего и получался звук мокрого шлёпанья. Но на этом-то, как ни странно, отвращения и не закончились, потому что собака с удовольствием их поглощала, а родители, стоя в огромной луже собственной крови, стонали всё громче с каждым новым собачьим укусом валяющейся на камнях свежей половозрелой плоти.