Лилии над озером

–– Но зачем это делать немедленно, Александр? Почему бы не подождать? Как сказал доктор, за один миг ничего не получится, и я полагаю…

Александр мягко остановил меня:

–– Боюсь, моя дорогая, что потом наступят слишком горячие времена, чтоб я мог думать о лекарях и операциях. Рука тем временем и усохнуть может. Нет, я настаиваю, чтобы все было сделано в ближайшее время, пока англичане не привезли в Бретань пушки и оружие.

Д’Арбалестье развел руками:

–– Что ж, если вы упорствуете…

Александр резко произнес:

–– Я желал бы, чтоб вы взялись за дело уже на следующей неделе.

Было понятно, что от своего он не отступится. Я вздохнула, сознавая, что никакая сила не сможет удержать его дома. Его звали бои, походы, отстаивание попранных прав короля – словом, то, что называется долгом чести. Я к этому привыкла и больше не протестовала.

–– У вас упрямый супруг, мадам, – сказал доктор мне напоследок. – И все же попробуйте еще раз поговорить с ним. Операция, когда рана слишком свежа… Убедите его, что следует быть благоразумным.

Я покачала головой, печально улыбаясь.

–– Что вы, господин доктор. Благоразумие? Такого слова ни один дю Шатлэ не знает.

Когда д’Арбалестье ушел, Александр, прежде чем я успела раскрыть рот, притянул меня здоровой рукой к себе и сказал – без видимой связи с предыдущим:

–– Жаль, что мы как-то мало общались с детьми. Но, может быть, еще не поздно?

–– В каком смысле? – спросила я озадаченно.

–– Давайте-ка проведем время вместе, до того, как мятеж вспыхнет вовсю. Осень в этом году так хороша. Побродим по лесу, устроим пикник на побережье, у какого-нибудь живописного мыса…

Я была рада этому предложению:

–– Вы плюс я, Филипп плюс девочки? Никогда вы не придумывали ничего более замечательного!

–– Рад, что вам понравилось. Да и дети… пусть они запомнят, до чего здорово жить в дружной, счастливой семье. Они видели меня раненным, это тягостное зрелище, теперь надо развеселить их немного.

–– Вос-хи-ти-тель-но, – шепнула я, потершись носом об его щеку.

Он прижал мою голову к груди.

–– Вам хочется остаться? Скажите правду, Сюзанна, не лукавьте.

Я видела, что он штурмует меня самыми разными способами. Может быть, мне следовало продемонстрировать твердость и независимость. Я бы больше уважала себя.

Но я не могла. Не находила сил для твердости. Я уже трусила перед одиночеством. Я поддавалась на уговоры… Пожалуй, сильное чувство к Александру было тому причиной. И мне так хотелось быть счастливой. Где же, если по правде, может быть счастье, как не рядом с ним? Черт возьми, я просто не имею мужества быть одинокой!

–– Ответьте же, – настаивал он. – Вы хотите остаться?

Я пробормотала:

–– Вы, конечно, возгордитесь… но, если честно, скорее да, чем нет.

Глава вторая

Английский мираж

1

В середине октября Директория уведомила – «с удовольствием», как говорилось в документе, – что генерал Бонапарт возвратился во Францию. Почти полтора года о нем мало что было слышно. Газеты умалчивали о разгроме, который постиг французский флот в Абукире, и почти ничего не писали о многочисленных бедствиях и болезнях, поразивших французскую армию среди песков Востока. Из английских источников и рассказов Жана мне давно было ясно, что Бонапарт в Египте попал в капкан собственного честолюбия. Предприятие, сулившее вначале генералу лавры Александра Макендонского (поговаривали, он, подобно герою древности, хотел пробиться с боями в Индию), превратилось в итоге в бесславную авантюру. Французы, потеряв флот, были заперты в Египте без всякой возможности получить поддержку извне, и никакие победы под пирамидами не могли перечеркнуть безнадежности их положения. Крепость Сен-Жан-д’Акр, обороной которой руководили англичане и многие французские эмигранты, оказалась крепким орешком: так и не овладев ею, Бонапарт не мог двигаться дальше на восток.

Особых богатств в Египте не было найдено. Ограбив местное население, казнив десятки тысяч пленных турок, мамелюков да и просто ни к чему не причастных мирных египтян, имуществом которых хотелось завладеть, Бонапарт, по сути, не знал, что ему делать дальше. Можно было предполагать, что он так и сгинет в Египте вместе со своими генералами, а его армия, разложившаяся и деморализованная чумой, свирепствовавшей среди французов со времен взятия Яффы, примет ислам и смешается с египтянами. Однако Наполеон Бонапарт, по-видимому, решил отделить свою судьбу от злосчастной доли своих солдат.