Лилии над озером

Республика, конечно, была спасена задолго до приезда Бонапарта – благодаря победам Массена и Брюна целостности Франции уже ничто не угрожало. Но прием, оказанный генералу, был настолько горячий… и настолько для него самого неожиданный, что Бонапарт быстро приободрился, отбросил опасения, обуревавшие его в первые дни после высадки, и с головой окунулся в парижские интриги, которые вел в то время директор Сиейес, не скрывавший своего желания опрокинуть прогнившее правительство.

В целом, как и шесть лет назад после воцарения Робеспьера, дальнейшее развитие событий казалось непредсказуемым. Жить было страшно. Никто не чувствовал уверенности ни в чем. Даже для тех людей, которых ранее вдохновляли слова «свобода», «равенство», «республика», эти понятия стерлись, поблекли. Никто больше не желал разглагольствовать о патриотизме. Все хотели одного – «режима, при котором едят».

Год шел к концу. Да и век тоже. Заканчивалось восемнадцатое столетие. «Конец века» – вот что было у всех на устах. Будущее представлялось весьма туманным.

2

-– Гляди внимательно, Филипп: я чуть потянул этот повод – и конь поворачивает влево. Потянул другой – Дьявол идет уже в другую сторону… Запомнил? Лошадь всегда направляется туда, куда смотрит ее голова.

–– А быстло? А стобы ехать быстло, пап? – лепетал малыш.

–– А чтобы ехать быстро, тебе, пожалуй, нужно причмокнуть. Лошадь услышит тебя и поторопится.

Филипп, сидя в седле впереди отца, был в восторге: ему впервые открылась прелесть верховой езды. Александр, одной рукой придерживая сына, другой управлял лошадью, попутно объясняя мальчику азы верхового искусства. В какой-то момент, спешившись, доверил поводья сыну:

–– Ну-ка, попробуй cам. Держи поводья крепко, а я буду рядом, чтоб придержать коня.

Филипп, сосредоточенно сдвинув крохотные светлые брови, пытался оправдать доверие отца. Однако вид малыша, которому не исполнилось и трех лет, восседающего верхом на громадном и, как я знала, своенравном жеребце, обеспокоил меня, и я, высунувшись из коляски, запротестовала:

–– Мне кажется, это уже чересчур, господин герцог. Я чувствовала себя лучше, когда вы сидели на коне вместе с сыном!

Смеясь, Александр снова вскочил в седло:

–– Не будем волновать маму. Но кое-что у нас уже получается, не правда ли, Филипп?

–– Я буду кавалелистом, лыцалем! – восклицал раскрасневшийся, гордый мальчик, не выговаривая половину букв.

–– Никаких сомнений. Ты будешь отличным всадником, как все мужчины из рода дю Шатлэ.

 Оглянувшись на меня, герцог добавил:

–– И, конечно, как мужчины из рода де Тальмонов… как отец нашей мамы, знаменитый роялист.

Для маленького Филиппа нынешний день стал непрекращающимся праздником – никогда отец не играл с ним так много и увлеченно! Неделю назад Александру надрезали сухожилие, рука у него еще побаливала, но уже двигалась и не ограничивала игр с малышом. Пока мы ехали по лесу, мальчик вдоволь напрыгался с пеньков, и ему особенно нравилось, когда его ловил папа. Герцог поощрял эту забаву. Сам ставил сына на пенек повыше, говорил ему:

–– Прыгай, малыш. Раз, два, три! – и ловил смеющегося озорника.

Филипп пытался взобраться на дерево. Александр подсаживал его вверх и давал возможность повисеть, держась руками за ветку, а сам стоял наготове внизу и подавал команду:

–– Отпускай руки!

Мальчуган отпускал руки и летел в объятия отца, счастливый и довольный. Пару раз Александр помог ему взобраться на ветку ногами и постоять на суку, крепко обхватив ствол. Мы с мужем стояли внизу и удивлялись: надо же, как высоко забрался наш сынишка! Гордости Филиппа не было предела. Но мы прерывали упоение высотой и звали слезать.

–– Расти, мой сын! Мужчина должен быть бесстрашным!

У Филиппа порозовели щеки, светлые кудри выбились из-под круглой бархатной шапочки, и я не могла налюбоваться им: так он походил на херувимчика! Подумать только, еще полгода-год, и навсегда исчезнет из его облика эта младенческая припухлость, эти перевязочки на белых ручках и тогда… будет у нас еще один сорванец, точь в точь как Жан, весь в ссадинах и царапинах!

Близняшки, в одинаковых амазонках из серой тафты и черных спенсерах, в жемчужно-серых шляпках с высокими тульями, украшенными перьями белой цапли, нетерпеливо ерзали на сиденье в коляске: позади нашей повозки были привязаны два шетлендских пони, езде на которых их этой осенью начал учить конюх Люк.

–– Когда уже нам можно будеть на них сесть? – ныла Изабелла, изображая истинное страдание.

–– Не только же Филиппу развлекаться, – обижалась вслед за ней Вероника.

–– Девочки, еще немного терпения. Не пройдет и получаса, и мы выедем из леса.

–– Ну а почему нам нельзя ездить верхом в лесу?

–– В долине дорога будет ровнее и чище. Не так уж искусно вы держитесь в седле, барышни!

Александр повернул голову:

–– Люк может повести пони под уздцы. Согласны, юные дамы?