Читаем Лилия полностью

Был период моей беготни к её сослуживцам с записками типа «У нас гости, дай пожалуйста взаймы бутылку вина» чаще водки. Я наивный и не осознающий до конца наступившую фазу алкоголизма ещё продолжа верить, что она «приболела», «это лекарство» и послушно исполнял поручения. Причём могучий организм хрупкой, но удивительно здоровой женщины довольно долго сопротивлялся, но такого рода люди как мать, с мечтающей и тоскующей натурой, как правило являются врагами самим себе и в конце концов алкоголь взял вверх и поработил окончательно.

Впрочем, я забежал вперёд годков эдак на два. До моего вступления в восьмой класс и с момента как мы переместились в квартиру прошло не менее двух лет, в течение которых воздействие алкоголя вносило разрушительные изменения в разум матери. Частые посещения того самого молодого человека, и всяких других мелочей не сразу, а медленно, но верно сместили нас с «сословия» интеллигентов и перспективных в касту детей из неблагополучной семьи, что нас с Дашей шокировало чрезвычайно.

К тому времени мы уже считали себя принадлежащими к детям элиты, если можно такое определение отнести к заднице цивилизации, но ведь негласное разделение на касты есть в любом мало-мальски приличном обществе, и мы дети интеллигентных и воспитанных родителей из совершенно благополучных семей, уже успели освоится в этой роли.

ООО, я был жестоким подростком, таким каким бывают порой самовлюблённые и уверенные в своей исключительности люди. Я старался быть крутым и независимым в своём юношеском нигилизме, как раз-таки таким о которых напишу позднее короткую заметку в одном издании, что-то вроде (не помню точно):

«По истечению многих лет в воспоминаниях о старших классах школы, послешкольного развития, с некоторым юмором вспоминается поведение некоторых личностей, считающих себя достойнее других, высшим светом среди холопов. Припоминаете таких людей? Возможно, некоторые из нас были теми самыми царственными особами?! Признаюсь, мне в настоящем стыдно за некоторые свои поступки и самообманчивое мнение.

В некоторые моменты есть желание вернуться в прошлое и попросить прощения перед теми, кого возможно обидел своим высокомерием. Мы все, извините за выражение, изрыгаем продукты жизнедеятельности по одинаковому принципу и даже по тому же принципу что и животные, в этом смысле создатель нас уровнял. И да, те личности над которыми мы пытаемся возвыситься, не поддаются этому чувству, и в своём неподчинении они истинно выше нас.

Гордыня и властолюбие-никчёмные свойства мутировавшего человеческого разума. Мы мним себя царями, забывая при этом о том, какую боль порой причиняем унижаемым в своём лживом величии.

Многие вспоминают и сожалеют о своих заблуждениях, оставаясь разумными. Однако существует совершенные дуболомы, которые даже по истечении многих лет остаются непоколебимы. Проезжая по улице родного захолустного посёлка, кивком головы приветствуя некоторых особенных индивидуумов замечаешь с каким высокомерием они окидывают здоровающегося величественным взглядом. Сидят, ей-богу, на перевёрнутом ведре во дворе сарая, но все ещё мнят себя чёрт знает кем…».

7

В течение некоторых ночей я замечал присутствие того самого молодого человека и видится мне он всегда приходил со спиртным, по крайней мере пару раз по недосмотру матери я открывал дверь звонившему с бутылкой, втайне надеясь, что это отец. Но это был уже знакомый мне мужчина, скрываемый мамой, но с неизбежностью уже известный мне, как не утаившееся шило в мешке.

Все ещё недостаточно взрослый для протестов по отношению к родительнице (по крайней мере на темы запретные) я удалялся в свою комнату и долго не мог заснуть и даже сквозь последующее тревожное забытьё до меня доносились заунывное и горестное завывание Патрисии Каас и других модных в то время исполнителей.

Целостность ореола благополучия тут и там давала трещины, но я все же долгое время играл роль инфанта и не смел признаться самому себе в том, что уже не все в порядке, далеко не все в порядке. Тут и там попадающиеся шальным образом соседи, свидетели подозрительных посещений, и рассказы того самого юнца, обречённого на повествование своей грандиозной победы над красавицей-женщиной, не ровней по годам и интеллектом, будучей объектом восхищения многих ребят, давали свои плоды, и мы уже замечали особые взгляды окружающих, порой сочувствующие, а чаще насмешливые.

Разнокалиберная связь не могла продолжаться вечно, двадцатилетнему негоже иметь отношения с женщиной, имеющей двух детей, особенно в патриархальном и косноязычном обществе где все на виду. В один из дней мать того самого недотёпы имела серьёзный разговор с моей матерью при котором звучали фразы типа «оставьте моего сына в покое» и «имейте совесть» и «что за недостойное поведение» и кажется мне что я несколько завуалировал сказанное рамками приличия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза / Проза