Лилия для Шмеля (СИ)

— Да! У вас, герцог, баронесса вышла, невероятно живой, — согласился Вайен. — Увы, мне еще набивать и набивать руку.

— А вот сначала набейте, а потом рисуйте баронессу! — Вейре сердился, и я поняла, что лучше их развести и больше не сводить. Иначе ко вредному Жужу мне добавится ревнующий Вейре. Хотя, этого и следовало ожидать. Я вздохнула и притянула малыша к себе.

— Вейре! — покачала головой. — Оба ваши рисунки хороши по-своему.

Он насупился и домой ехал в плохом настроении.

— Почему вы не сказали ему, что он рисует плохо! — спросил первым делом, как только остались одни. — Вы к нему неравнодушны?

— Барон Даэрез сам видел, что твой рисунок лучше. Стоит ли расстраивать человека, если он не собирается становиться художником? Рисуя, барон просто отдыхает.

Однако мой ответ Вейре не устроил. Уверена, обязательно пожалуется отцу. И в том снова проснется язвительная оса.

Как же я устала жить с оглядкой на других. Хочу самостоятельности, а для этого надо встать на ноги. Поэтому буду всю ночь сидеть и писать.

Глава 42

Я писала каждую свободную минуту, днем и ночью, игнорируя мозоль на среднем пальце и боль в перенапряженной руке. Возможно, кто-то уже изобрел печатную машинку, но она стоит денег, которых у меня в обрез.

Чтобы из-за помарок и исправлений не переписывать листы заново, приноровилась заклеивать ненужное место чистым кусочком листа и на нем править. Не очень красиво, но когда из-за недосыпа ходишь сонной, едва сдерживая зевоту, перестаешь обращать внимание на мелочи и просто радуешься, что экономила время и нервы. Тем более сегодня я заснула прямо за столом, пока наблюдала, как Вейре выписывает каллиграфические загогулины.

Наверно, и впрямь выгляжу плохо, если Освальд, до сих пор молчавший, поинтересовался:

— Корфина, у вас все хорошо? — он пребывал в благодушном настроении, но если спросил, когда рядом нет Вейре, значит, предстоит непростой разговор.

— Да, — кивнула беззаботно, чтобы скорее закрыть тему. — Работаю над кулинарной книгой. Очень устаю.

— Если необходимо — обратитесь к Жаэрду, он поделится несколькими секретами. Уверяю, хозяйки и поварихи, купившие вашу книгу, останутся довольны.

Благодарно улыбнулась герцогу. Вроде бы мелочь, но как приятно! Освальд предложил действительно хороший выход, да только пишу я совершенно другую книгу, но об этом знать ему не надо.

— Спасибо! Завтра загляну на кухню.

Я поздно спохватилась, что сижу и улыбаюсь, как счастливая дурочка. И то по мимике Освальда. Его сведенные хмурые брови приподнялись, губы дернулись. Даже показалось, что он с трудом скрывает улыбку.

— И выспитесь наконец! Каждую встречу Ильнора возмущается, чем я вас неимоверно нагружаю, что вы на себя не похожи?

— Графиня знает, что я работаю над книжицей. Но ей хочется, чтобы я больше времени проводила с ней. Простите, что вам приходится покрывать меня.

— Это мелочи. Лучше скажите: стоят ли все ваши хлопоты достигнутых результатов? — Освальд снова стал серьезным. Он не насмехался, просто сидел за широким рабочим столом, уверенный и сильный, внимательно слушал и логично доказывал, что мои потери больше достижений, а значит, я совершила ошибку, отказавшись от контракта.

Я и сама это понимаю. Зато взамен обрела возможность быть собой. Освальд увидел во мне личность, стал относиться уважительно… Но… не самообман ли это? Может быть, он возится со мной и терпит, потому что ему, цинику, смешно наблюдать за трепыханиями горделивой мечтательницы? Развлекается, делая ставки, когда приползу проситься обратно? Не просто же так намекает, что примет гувернанткой вновь…

Я не знала, что ответить. На мгновение мне даже показалось, что он смотрит с жалостью, что неожиданно и обидно.

— Смотря с чем сравнивать, — потеребила кружево на рукаве, подбирая слова, чтобы не дать в обиду себя, но и не рассориться с герцогом. — По моим меркам результат скромный, однако я довольна им. По вашим — он ужасающе плачевный, и я совершила глупость. Но как бы то ни было, сдаваться на полпути я не собираюсь.

«Не понимаю: ему-то какое дело?» — опустила глаза и принялась рассматривать резные ножки стола и замысловатый паркет кабинета.

— Похвально, — герцог задумчиво постучал пальцем по отполированной до блеска темной столешнице. — Ради него вы согласны и дальше подвергаться лишениям?

— Не знаю, — пожала плечом. — Но если отступлю — всю жизнь буду жалеть о слабости.

— Разве сила женщины не в слабости? — пронзил невероятным, снисходительно-покровительственным взглядом, от которого меня бросило в озноб. Как же хотелось согласиться, сдаться, слезно покаяться и вновь ощутить его объятия! Но я понимала: покажу слабость — и он вновь станет заносчивым Веспверком, а я зависимой от него гувернанткой, почти прислугой, купленной вещью.

— При сильном мужчине она может быть слабой, взбалмошной и просто прелесть какой дурочкой. Но я одна и мне такая роскошь непозволительна.

— Вот как? — сощурился Освальд. Вмиг атмосфера стала напряженнее, несмотря на косые солнечные лучи, заливавшие комнату весенним светом.