Роберт У. Чамберс

Лиловый Император

И память, может быть, о счастии реальней,Чем самый счастья миг

[1] .

А. Мюссе. "Воспоминание"

Император наблюдал за мной молча. Я снова забросил удочку, отмотав шесть футов шелковой лески, и, как только она с легким шипением пронеслась над водой, заметил, что все три мои наживки плавают, как прошлогодние листья. Император усмехнулся.

– Сами видите, – сказал он. – Я был прав. Здешняя форель не клюет на хвостатую мушку.

– А в Америке клюет, – отвечал я.

– Подумаешь, в Америке, – заметил Император.

– Форель клюет на хвостатую мушку и в Англии, – настаивал я.

– Какое мне дело до того, что творится в Англии? – поинтересовался Император.

– Вам нет дела ни до чего, кроме самого себя и ваших паршивых гусениц, – сказал я в сильнейшем раздражении.

Император фыркнул. Его широкое, безволосое, загорелое лицо хранило то упрямое выражение, которое неизменно меня раздражало. Возможно, дело было в его манере носить шляпу (ибо он носил ее, плотно нахлобучив на уши, и две маленькие бархатные ленточки, свисавшие с серебряной пряжки надо лбом, развевались от самомалейшего ветерка). Его хитрые глазки и острый нос очень странно смотрелись на пухлом румяном лице. Он заметил мой взгляд и усмехнулся.- Я знаю о насекомых больше, чем кто бы то ни было во всем Морбиане, и в Финистере тоже, если уж на то пошло, – сказал он.

– Алый Адмирал вам в этом не уступает, – парировал я.

– Нет, уступает, – сердито отозвался Император.

– А его коллекция бабочек вдвое больше вашей, – добавил я, спускаясь ниже по течению и останавливаясь в аккурат напротив него.

– Неужели? – презрительно спросил Император. – Да будет вам известно, месье Даррелл, что в этой самой коллекции недостает одного-единственного экземпляра, самой что ни на есть удивительной бабочки – Apatura iris [2], – в просторечии известной как "лиловый император"!

– Это всей Бретани известно, – сказал я, забрасывая удочку, – но из того, что вы единственный, кому посчастливилось поймать лилового императора в Морбиане, не следует, что вы крупнейший специалист по наживкам. С чего вы взяли, что бретонская форель не клюет на хвостатую мушку?

– Потому что не клюет, – отвечал он.

– Почему? Взгляните, над водой пропасть этих мух.

– Ну и пусть, – огрызнулся Император. – Вот увидите, ни одна форель на них не позарится.

Рука у меня затекла, но я понадежнее перехватил тонкое бамбуковое удилище, вошел в воду выше по течению и принялся шлепать прутом по воде. Летний ветерок принес большую зеленую стрекозу, которая зависла на мгновение над водой, сверкая, как изумруд.

– Смотрите! – крикнул я через ручей. – Где ваш сачок?

– Зачем? Ловить стрекозу? У меня их десятки – это Anax unius обыкновенная, у мужской особи подкрылья круглые, а головогрудь…

– Ну хватит, – резко сказал я. -Мне что, нельзя просто взглянуть на насекомое, чтобы вы не проявили свою эрудицию? Можете мне сказать по-человечески, что это за муха -вон там, над осокой, прямо напротив меня? Смотрите, она села на воду.

– Подумаешь, – фыркнул Император. – Обыкновенная Linnobia annulus.- Что это значит? – спросил я.

Но прежде чем он успел ответить, раздался всплеск, и муха исчезла. Император пакостно захихикал:

– Я же говорил, что рыба свое дело знает! Это была форель. Надеюсь, вам она не достанется.

Он взял сетку для бабочек, коробку, бутыль с хлороформом и баночку с цианидом, поднялся, перекинул ремень коробки через плечо, рассовал свои бутылочки по карманам бархатного пальто с серебристыми пуговицами и закурил трубку. Последнее его действие было чисто демонстративным, потому что Император, как и все бретонские крестьяне, курил одну из тех крохотных трубочек, которую десять минут ищешь, десять минут набиваешь, десять минут зажигаешь и которой хватает ровно на одну затяжку. С истинно бретонской основательностью он совершил этот торжественный обряд, выпустил три колечка дыма, почесал свой острый нос и побрел прочь, пожелав на прощание всем янки вернуться домой с пустыми руками.

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, и печально размышлял о той девушке, чью жизнь он превратил в сущий ад, – о Лис Тревек. Она никогда ни на что не жаловалась, но все мы знали, что означают синяки на ее нежных округлых руках, и я с болью ловил ее взгляд, полный ужаса, когда Император заходил на постоялый двор Груа.