Лингвистическая психотерапия

Такая позиция объясняется тем властным характером, который приобретают в любом обществе или культуре способы выражения желания и, соответственно, формы его удовлетворения. Любой способ выражения, любое означающее артикулирует желание. Желание реального, о котором субъект ничего не знает, превращается в желание чего-то (социально-экономические, политические, идеологические, эстетические системы конкретно указывают – чего именно). Тогда единственный способ утвердить индивидуальную субъективность – это ускользнуть от любых означивающих систем, помочь своему реальному "просочиться" сквозь мельчайшие фильтры социальной власти. Для этого необходимы "активные и позитивные линии ускользания, которые ведут к желанию, к машинам желания и к организации субъективного поля желания... Давать потокам проскользнуть под социальными кодами, пытающимися их канализировать, преградить им путь" (90, р. 399-400).

Совокупность всех возможных (как дискурсивных, так и недискурсивных) форм проявления и реализации желания Делез и Гваттари называют желающим производством (production desirante), оно образовано множеством действий желающих машин

или машин желания[24] (machine desirante). Субъект же мыслится как связующий элемент между "машинами-органами", носителями (точнее, производителями) безличных желаний и "телом без органов" – своего рода потенциальной возможностью определенной модальности желания. Это может быть, например, тело деспотии, капитала, дискурса, пищи и т.п., соответственно субъект, установивший с ними связь, желает власти, денег, говорить, есть и пр. Таким образом, у Делеза-Гваттари субъект предельно бессознателен, он есть момент связи механизма желания с возможностью, сама эта связь, а не то, что возникает, оформляется, конституируется в момент осознания и удовлетворения желания.

Более того, субъект не конституируется отдельными актами связывания, посредством них процесс желания записывается на поверхности тела без органов. Через запись таких возможностей конституируется само тело без органов. Так возникают принятые в культуре схемы вожделения, предопределяющие, кого (или чего), как и в каких ситуациях может возжелать субъект. В силу своей неосознаваемости, скрытости, абстрактности, нефигуративности они обладают поистине зачаровывающей силой: человек знает, чего он хочет, и ощущает силу своего желания, но сплошь и рядом не способен ответить на вопрос, почему хочет именно этого, именно такого. Так "машина желаний" превращается в "машину волшебства".

Другой, альтернативный путь – это упомянутая выше траектория ускользания

. Субъект скользит по "телу без органов", не прикрепляясь к нему своими желаниями. Желание как бы просачивается сквозь "тело без органов", в любой момент времени субъект может удовлетворить желание, испытывая при этом наслаждение не от того, что он получил, приобрел, усвоил или проявил, а от ощущения "Это же я...", "это мое...". Это бессознательное удовлетворение от чистой субъектности присуще тому, что Делез и Гваттари называют "холостой" или "безбрачной машиной". В ней происходит возвращение отторгнутого "желающего производства", т.е. самовоспроизводство бессознательного. Субъект производится не в процессе объективации психической реальности бессознательного, а в процессе воспроизведения этой реальности вне рамок любых социальных структур, и узловым моментом такого процесса является ни с чем не сравнимое ощущение самотождественности. "Это же я, никакой, ничей, равный лишь себе самому..." Человеческая экзистенция протекает естественно, бытие утрачивает телеологический характер – подобно тому, как природные явления и процессы не преследуют никаких специальных целей, они просто есть. Так же и субъект в качестве "безбрачной машины" просто есть, в качестве "желающей машины" хочет быть, а под властью "чудодейственной машины" должен и вынужден быть таким, как культурный эталон, записанный на том либо другом "теле без органов".