Линия красоты

И Рассел, как и Лео, не понял юмора.

— Интересно было бы отловить Тэтчер, когда она напьется и пойдет плясать.

— Ага, голышом на столе! — добавила Кэтрин и снова захихикала.

Расселу, кажется, особенно смешно не было.

— Мне бы не хотелось видеть Тэтчер у себя на дне рождения, — заметил он.

— Тоби, я думаю, тоже не хотелось, — извиняющимся тоном заметил Ник.

Ему показалось забавным и трогательным, что Кэтрин приняла фантазию отца за чистую монету и использовала ее, чтобы заманить на праздник Рассела. От этого мечта Джеральда о появлении на вечеринке госпожи премьер-министра приобрела какую-то новую глубину.

— Тоби вообще предпочел бы отметить день рождения у себя дома, — проговорила Кэтрин.

Она, как видно, не решила, чью сторону — отца или брата — принять в этом споре, какой вид безразличия произведет большее впечатление на Рассела.

— Но Джеральд такой: куда угодно приглашает министров. У нас сегодня будет не вечеринка, а вечернее заседание!

— Отлично сказано! — хохотнул Рассел.

— У нас есть огромный собственный дом, — продолжала Кэтрин. — Конечно, не такой шикарный, как у дяди Лайонела.

Все словно по команде повернулись и посмотрели на дом, стоящий на дальнем конце ровной зеленой лужайки, — высокий, величественный, с крутыми скатами крыш и бронзовыми шпилями, что сверкали, словно капли расплавленного золота, готовые стечь по крыше вниз.

— Представляю, что скажет дядя Лайонел, когда дружки Тоби напьются и начнут блевать на эскривар мадам де Помпадур!

— Эскритуар, — поправил Ник.

— А этот дядя Лайонел, — спросил вдруг Рассел, обращаясь к Нику, — он педик, что ли?

— Нет, нет. — Улыбка Кэтрин дрогнула. — Вовсе нет.

Вечерний пиджак достался Нику по наследству от двоюродного дедушки Арчи. У пиджака была подкладная грудь, ватные плечи, снова вошедшие в моду лацканы и обтянутые шелком пуговицы. Проходя через кабинет, Ник бросил взгляд в зеркало — и польстил сам себе улыбкой. В нем появилось щегольство — этакий юный денди. Был, правда, у пиджака один недостаток, долгим насыщенным вечером в летнюю жару почти непростительный: нагревшись, он начинал издавать острый и затхлый запах — запах воспоминаний о бесчисленных давних ужинах с танцами в линкольнширских гостиницах. В надежде отдалить и смягчить эту неприятность, Ник обрызгал себя с ног до головы одеколоном «Je Promets».

Напитки подавали на длинной террасе. Выйдя из кабинета через застекленные двери, Ник обнаружил, что здесь уже собрались две-три группы гостей. Жара спала, и гости, подобно розам и бегониям в саду дяди Лайонела, с наслаждением вдыхали свежий вечерний воздух. Джеральд разговаривал с каким-то смутно знакомым человеком и его блондинкой-женой — по его улыбкам и невнятным восклицаниям Ник понял, что он абсолютно во всем с ними соглашается. Никого из друзей Ника еще не было; Тоби и Софи одевались наверху. Ник взял у черноглазого официанта бокал шампанского, спустился с террасы и присел на каменную балюстраду. Интересно, что думает о нем официант, глядя, как он сидит вот так, в одиночестве, глазея на подстриженную траву? Он и сам два года назад подрабатывал официантом и так же стоял с подносом в двух особняках неподалеку от Барвика. Может быть, и еще придется… Должно быть, выглядит он сейчас как типичный одиночка, и, может быть, официант уже понял, что он не принадлежит к этому зеркальному миру. А догадался ли он, что Ник гей? Когда он брал бокал, взгляды их встретились, и в темных глазах официанта Нику почудилось какое-то понимание, как будто, продлись скрещение взглядов еще несколько секунд, они заблестели бы добрым юмором и любопытством, и может быть… А что, если подойти к нему снова, за вторым бокалом? Он прошелся по извилистой тропке и снова повернул к дому, но официант уже куда-то ушел, а вместо него прямо к Нику топал Пол Томпкинс.

— Привет, дорогуша!

В Оксфорде Пола все звали Полли, но сейчас уменьшительное имя показалось Нику чересчур фамильярным, почти презрительным.

— Привет, Пол, — ответил он, остро сознавая, что сильно приукрасил фигуру Томпкинса в своих ностальгических воспоминаниях. — Как ты?

— Лучше не бывает! — многозначительно ответил Пол.

Он был высок и толст, вечерний костюм казался ему тесноват, из шарообразного туловища как-то странно торчали руки, ноги и голова. Говорил он без умолку, сыпал ядреными шутками, злословил не по злобе, а из бескорыстной любви к скандалам, не знал удержу своим аппетитам — и всегда добивался того, чего хотел. Он открылся перед самыми государственными экзаменами, а последнее, что слышал о нем Ник, — ему будто бы предложили место в Уайтхолле.

— Мои комплименты старому развратнику Лайонелу Кесслеру, — объявил он, подняв бокал. — Официанты у него — просто отпад!

— Да, я видел…

— Тот, что разносит шампанское, родом с острова Мадейра. Забавно, правда?

— В самом деле…

— Что ж, это лучше, чем наоборот. А сейчас он живет в Фулеме — кстати, совсем близко от меня.

— Ты вон о том говоришь, верно?

— Его зовут Триштан. — Пол подмигнул Нику. — Ну, мой милый, что же ты не спросишь, когда у нас с ним свидание?

— А-а…