Лёха

Горожане, что уж тут, все им, торопыгам, суетиться… А Семенову и хотелось рассказать, и слов было подходящих не найти, и выглядеть неумехой бестолковым не было желания. Сейчас ругал себя, что унюхал все тот же запах гнусный и, подумывая о вожделенных шинелках, свернул в сторону. Вонь, конечно, неприятная вещь. Но погибшим бойцам шинели, ремни и ботинки уже не нужны, и хоронят даже без них: толковал, помнится, старшина Карнач, что по приказу положено эти вещи снимать перед погребением, а от вони легко избавиться, если дурнопахнущую вещь закопать в землю на день-два, земля любой запах в себя возьмет.

Вот что сразу удивило бойца – что первый же попавшийся ему мертвец, молоденький светловолосый парнишка со стрижкой под ноль, был совершенно голым, даже подштанников на нем не было. Только бинты да кровища. Вроде как немцы не раздевали так убитых, не видал такого, а тут вон как. Покружившись на месте, где во время боев явно был пункт сбора раненых, понял, что зря зашел – все, кто тут валялся на подстилках из пожухлого елового лапника, были обобраны до нитки, валялись голяком. Что тут произошло, никакой загадки не представляло, благо остались хорошо видные следы и от гусениц, наверное, танковых, потому как тяжело вдавило отпечатки в землю, да гильзы уже знакомые – длинненькие от немецких винтовок и коротышечные – от автоматов, очень внятно рассказали, что тут случилось.

– Знаешь… если что-то такое произошло гадкое – так скажи, не надо в себе держать. Лучше сразу станет, – заметил потомок.

– Ну как скажешь… Мне так и не понятно – зачем было им девчонке-медсестричке палку загонять в женскую мякотку? Они же мужчины, солдаты, крестьяне-рабочие. Такие же вроде люди по виду. А она девчушка совсем. Они ж ее так сказнили, что она перед смертью от боли землю грызла. Почему? Зачем? Не могу понять… – глухо ответил Семенов, и остальные тоже заткнулись. Даже потомок.

Менеджер Леха

Вообще последнее время он что-то слишком уж часто поражался увиденным, не сказать сильнее. Так и было отчего. Старая, никому уже не нужная история, чисто вымороченная, бумажно-киношная, без вкуса, цвета и запаха, прочно обосновавшаяся во всяких сериалах, где целлулоидные актеры играли довольно бестолково целлулоидные ходульные ситуации, зачем-то напялив на себя странно сидевшие на них гимнастерки. Фальшивая даже на неискушенный взгляд, эта военная чушь Лехе никак не нравилась, он всегда телевизор переключал, увидев волосатых красноармейцев и красноармеек, больше похожих на обычных хипстеров, у которых вдруг крыша съехала или мода поменялась. Ну разве только когда у актрисок были хорошие ножки – все красноармейки в фильмах носили оченно рискованные мини-юбки.

Вживую все было совершенно не так, и поневоле брало за душу железными крючковатыми когтями. Ледяными до озноба.

– Может, сходить ее закопать все-таки? – не очень напористо спросил после долгого молчания Середа.

– Ей уже все равно, да и лапником я ее прикрыл, – отозвался Семенов.

– Воевать надо, – заметил бурят, сделавший какие-то свои выводы из услышанного.

– Да. Потому харчи нужны, – кивнул дояр. И посмотрел внимательно на потомка.

Тот в этот момент как-то слишком живо представил, что и он мог так вот лежать, покалеченный, а потом пришли и, шутя и смеясь, прибили его к земле штыком, и, пока он умирал, на его глазах насиловали симпатичную, душевную и заботливую к раненым медсестричку, не давая умереть спокойно, мучая его кроме боли еще и бессилием спасти ее. Супчик в желудке как-то странно зашевелился, вроде как собираясь долой. Леха сглотнул слюну, борясь с тошнотой, спросил:

– Похоронить мы их не можем, но мы могли бы туда сходить, поискали бы бумаги, откуда убитые, потом сообщили бы… – Под взглядами товарищей речь усохла и кончилась.

– Там документов не было. И бумаг вообще. Никаких, считай. Нагажено, правда было, но там какая-то немецкая газета. Нужна тебе пользованная немецкая подтирка? – хмуро спросил дояр. Менеджер пожал плечами.

– Кому какая надобность была все бумажки собирать? Мы же когда шли в колонне, мертвецов валялось до дури, и рядом с каждым – бумажонки из карманов. Немцы ума лишились? Они ж не китайцы, те вроде все бумаги подбирают.

– Не немцы, – уверенно сказал бурят. Потом, явно работая на публику, достал свои курительные принадлежности, многозначительно показал Лехе квадратик бумажки и ловко свернул цигарку. Закурил, держа ее в кулаке, чтоб огонек не был виден, пыхнул дымком.

– Если не немцы – то тогда кто? – не понял менеджер.

– Местные селяне, богоносцы и хранители, – иронично отозвался артиллерист.

– Да ты гонишь! – удивился Леха.

– Тебе ж Жанаев наглядно показал. Без бумажки не покуришь, а козью ножку из чего-то сворачивать надо. Газет-то в деревню нынче никто не потащит. Деревенские – они жадные и рачительные. Нашел кто-то тутошний место побоища и сгреб себе всякое. В хозяйстве все пригодится.

– И бумажки?

– И бумажки, – кивнул Середа уверенно. – Помянутый хитрый селянин соскучился явно по куреву. И что-то не нравится мне это.

– Мне тоже, – признался нехотя Семенов.