Лёнькин букварь

А как бывало красиво, когда наст, дорогу присыпало лёгкой, пушистой порошей. Идёшь по накатанной дороге, если никто не проезжал на санях, каждый узорчик от лаптей виден. На солнце пороша сверкает алмазами, легко похрустывает под ногой, веселит и зовёт вперёд да вперёд. Идёшь по пороше, обернёшься и топаешь задом наперёд, как будто ты не в школу путь держишь, а из школы возвращаешься домой. И не только свои следы видны по пороше. Вот кошка выбиралась далеко за деревню, охотилась за полевыми мышами. Вот лиса прошла. Следок у неё прямой, стежком от швейной машины. Прошла она как будто на двух лапах. А тут ворона прошлась по дороге, подолбила клювом мёрзлый конский навоз и вот взлетела, размела крыльями порошу. О, а это уже заяц прискакал с поля к дороге, полынки попробовал, сенцо подобрал и опять ударился в поле, верно, испугался трусишка кого-то. Да всё видно, кто его пугнул: волчищи прошли. Два следа. Но волков было не два — больше. Как ни аккуратно они вышагивали один за другим, а кое-где сбивались, не ступали след в след. Почитаешь следы внимательно, и окажется не два волка, а целый выводок, не меньше шести серых. Они перебирались из Хвощова леса к Глухой Вершинке, куда каждую зиму свозят падаль в овраг.

От волчьих следов шагаешь быстрее. Никому неохота зимой встречаться с волками.

Ну, а каково добираться до школы, когда навалит снега на полметра? Ничьих следов нет. Дороги не видно. Угадывается она лишь по полынкам на обочинах, да снег на дороге всегда впадиной, ниже полевого. По деревне уже есть следок, а за деревней необъятный белый снеговой простор. Тут и начинается счёт, кому первому идти и сколько. Путь раскладывается на несколько отрезков. Первому — до одоньев, второму — до куста, третьему — до Гайка, четвёртому — до глотовских кустиков, пятому — до Глотова. И вот вытягивается цепочка: шагает тот, кому выпало идти первому, за ним все остальные до самого малого и хитренького, кто сообразил, что для последнего путь будет уже торным, хоть на боку катись. Идём след в след, по-волчьи. Вдруг передовой делает широкий шаг, такой широкий, что моих будет два. Нам приходится прыгать, но всё равно одной ногой попадаешь на снежную целину. По такому следу идти хуже чем без следов, сходишь и идёшь рядом, прокладываешь свою тропу, тропу для первоклашек.

Ребята сговариваются просить у бригадира лошадь. Сколько можно мерять снег? Лошади всё равно стоят без работы.

Но глубокий да рыхлый снег — это ещё не снег. А когда после такого снегопада ночью вдруг зашумит в деревьях ветер, разойдётся, подует со всей лихостью да поднимет эту снежную насыпку, понесёт по полям, на сады и избы, да сверху ещё повалит — и к утру такая снеговерть разыграется, что за дверь носу не высунешь.

— И неужели вы, ребята, по такой погоде пойдёте учиться? — спросит мать.

— Лошадь пойдём просить, — ответит Мишка.

— Там и на лошади жуть ехать.

— Ай, на лошади домчимся.

Приходят двое-трое ребят. Идут в правление к бригадиру. Я не отстаю от брата. Бригадир сидит за столом, сочиняет наряд. Дед Алексан сидит на корточках у печки, дымит злым самосадом и перечисляет, каких лошадей можно наряжать на работу, какие к весне, на пахоту готовятся, какие жеребые, больные, с сосунами.

— Вы что пришли? — спрашивает Василий Кузьмич.

— Лошадь нам в школу.

— Вот к деду Алексану. Все лошади у него.

— Нету лошадей, — отвечает дед Алексан, — нету.

— Ну, дед Алексан… — упрашивают ребята.

— Нету лошадей у меня, нету. Ногами идите. Недалёко.

— Дед, нам хоть молодую?

— Молодую угробите по такой погоде.

— Ну, старую.

— А старая откуда? — бубнит дед Алексан. — Считайте.

Дед Алексан называет по кличкам лошадей и загибает пальцы:

— Карапетов мерин, раз — плечо сбито. Митрию дал за задатком съездить. Скособочил мне лошадь. Жизнь прожил — запрягать не научился. Овёс брал — курам оставил. Мерина без корма держал. Я сразу вижу: сыта лошадь — не сыта, поена — не поена… Нету вам старых лошадей.

— Не старые-то есть.

— Эти вон бригадировы. С ним разговаривайте.

— Дядя Вася, а дядя Вася?

— Митрий, Алексан Саныч, опять в чужой колхоз нанялся пастушить? — спрашивает бригадир, не слушая ребят.

— Задаток собрал. До весны ещё всемирный потоп может быть, а он под лето сбор сделал.

— Лошадь ему не надо было давать. Где пасёт, оттуда и лошадь пусть просит. У нас на своих вот не хватает лошадей.

В правление начинают сходиться мужики на наряд. Так заведено: есть работа, нет ли, а побывать в правлении надо, поговорить, обсудить дела.

— Найди, найди им лошадь, — говорит бригадир деду, — а то они летом помогать тебе не будут. Правду я говорю, сосед?

— Правда, — отвечаю я.

— Пойдёмте на конюшню, — говорит дед Алексан и встаёт с таким крёхтом, что кажется, он весь больной, и вот-вот развалится, и не собрать будет его.

— А сбрую? — спрашивают ребята.

— Дам сбрую, не мешайтесь тут, — ворчит конюх.

На улице по-прежнему снеговерть. Возле правления нет никаких пристроек, и снег носит вокруг, наметает сугробы.