Липовый барон

— Ложись. Что-нибудь в зубы возьми. Помогает… — сказал я, склонившись над его плечом. — Юдус! А почему мы, дураки, не сбежали?! — я это говорил, чтобы отвлечь его от боли.

— Честь! — орал десятник.

— Почему?!

— Слово!

— Почему?!

— Деньги!

— Почему?!

— Нас не отпустили бы живыми!

— Почему?!

— Я тебе поверил… — застонал он и закатил глаза.

* * *

Потом прибыла карета. Суетились шлюхи, слуги нас крыли матом. Потом пришёл в себя кор-сэ́ и сам всех отматерил. Вместе воевали — вместе и лечиться будем.

Уже в карете кор-сэ́ Латьяун попытался перейти на официальный тон. Чего стоит одна его фраза:

— Моя благодарность перед вами, коры, безгранична.

— Слышь ты, дурак! Тут люди за тебя кровь проливали! Я стал калекой! А ты нам тут официальными фразами уши режешь! Ты друг или что?! — услышал я свой голос.

— Господа…

— Какие господа! Тебя твоя карета последнего ума лишила?! Где были твои слуги, когда мы встали рядом с тобой?!

— Право, я не знаю, как быть…

— Кто нас обещал по всем борделям провести, или твоё слово — это просто звук?!

— Я…

— Это — Юдус! Юдус, как твоё прозвище?! Да пофиг! Десятник! Я — Ваден! Просто Ваден! Прозвища не заслужил! Третья и пятая! Пехота!

Вы когда-нибудь видели глаза камбалы, по которой прошёлся каток для укладки асфальта? Если видели, то примерно представите глаза выжившего графёнка.

А ты что думал, родной, что если ты кор-сэ́, то все тебе априори обязаны?! Мне так-то на тебя глубоко пофиг, больше беспокоит моя нога, которая не сгибается. Но приравнивать себя к прислуге я не позволю.

— Друзья?!

— А у тебя их так много, дурак, чтобы ими разбрасываться?! Настоящих друзей, а не тех, что сбегут при первой же ерунде?!

Вот эта фраза прогрузила кор-сэ́ Латьяуна больше всего. Расскажу лучше, для понимания, реальную жизненную историю.

* * *

Я по молодости любил заходить к Торину, наркоманы склоняли его прозвище как Торен. У него всегда был дым коромыслом. Вполне обычной была ситуация, когда пятнадцать незнакомых рыл глушат водку.

Однажды я нарвался на общество блатных. Восемь тел, разгорячённых водкой и одна баба на них всех. Это уже признак того, что эти товарищи — не самые желанные собеседники. Они мажорики, а я такой скромный.

Что же ты хочешь от меня?! Жизнь удалась. Чего тебе ещё надо? Хочешь, чтобы я в тебя поверил?! А вот не верю!

Авторитет среди мажоров, самый блатной, долго что-то мне выл под ухо о своей крутости. Весь он такой замечательный, и машина у него такая, и бабы такие, и друзья такие. Фотки показывал и выёживался…

Вообще, что ты до меня, лошка-полубомжа, докопался?! У тебя пьяных друзей полный вагон или приставать к посторонним — твоё кредо?!

Полчаса он скулил, пока я на его монолог не задал ему один только вопрос:

— А теперь покажешь среди этих фоток своих друзей?

И всё, человек сдулся. Нечего ему было сказать.

После он вытащил паспорт и из-за задней обложки достал маленькую фотку три на четыре.

— Она мой друг, — все, что он смог ответить мне.

Все прочие, кого он перечислял последние тридцать минут, оказались уже не друзьями, а просто пассажирами.

— Когда меня на год посадили за угон машины, она единственная, кто писала… Хотя я тогда даже имени её не знал. Просто в одном дворе росли… Пересекались временами… Друзьям так пофиг. Выйдет скоро, зачем писать… А она не такая… — сказал мажорик и сломался.

* * *

— Друзья? — переспросил кор-сэ́ Латьяун.

— А ты как думаешь?! Часто тебя в бою прикрывали?! Даже не отвечай! Я не хочу слушать твои ответы! Просто не забывай, что мы равные!

— Я запомню, — через полминуты ответил кор-сэ́ Латьяун. — Простите меня…

Очухался я уже у него дома. Задремал от кровопотери. Из неприятного — нога не сгибается, но спасибо и на том, что боли не чувствую.

Допрыгался, дурачок, до травмы, по которой комиссуют. Как жить дальше, сам не знаю.

Фиг знает, потерял я тогда сознание или просто уснул, но когда очнулся, то нас с Юдусом обхаживали, как принцев. В тот момент по наши тушки прибыл маг, поднятый из тёплой постельки.

Вот тут я струхнул не по-детски. На предплечье браслет от орков, заговорённый против стрел; сам я чужак, которых, по слухам, ищут маги, называя демонами. Мои вопли, что я здоров, никого не волновали.

А что вы хотели?! Я ещё спросонья от шока не отошёл.

Маг — дедушка в чёрном балахоне — обозвал меня придурком, носящим на себе орочий амулет, который пьёт мою душу. Второй раз он меня обозвал, когда почуял на ранах душок чёрной мази орков. Тут он матерился гораздо дольше.

Оказывается, это лекарство лечит гарантированно, но с косяками. Обезболивает, и потому я ещё не подох от боли. Кто же себя так варварски лечит?! То ли дело высшая магия!

То, что он дебил, я ему кричал сквозь боль. А у меня был ли выбор, когда раны наскоро зашивал?! Что же тебя, такого мудрого, рядом не было, когда мы себя латали?!

Что тут говорить, я теперь Квазимодо. На половине черепа теперь нет волос. Хоть в этом я с магом согласен: сначала побрить, а потом зашивать.