Липовый барон (СИ)

В Халлу я самолично вливал воду. Я лил воду и боялся что она захлебнется. Лил и понимал, что ее уже нет. Она уже мертва. Это агония…

А толку от того что я ей лью в глотку воду?!

Она тупо так же билась на полу. Искусанная ножка от кровати…

Постепенно ее конвульсии начали затихать. Я мял ее маленькую грудь в зеленом налете блевотины.

Пять жимов на сгибе ладоней на солнечное сплетение. Зажал нос, вытащив язык наружу, и вздох. Пять минут я так кочевряжился, а потом понял тщетность усилий, мозг уже умер…

Я не помню, но могу предполагать что я что-то взвыл. У меня случился провал в памяти, мое счастье в бою и мое проклятье по жизни…

Первое воспоминание относится к тому, что я ухватив за лифт платья служанки, рвал за вырез груди. Откуда в руке у меня мелькнул нож, сам не знаю. Взрезал платье, вытащил из остатков платья служанку, и накрыл Халлу. И вот такой, уже накрытой, отнес обратно наверх…

* * *

Халлу я оставил у входа в наших снятых комнатах. Память урывками.

Хожу, качаясь с зажатом в кулаке ножом, до белых костяшек.

— Гумус! Ивар! — ору я. — Латьяун!

* * *

Кор-сэ́ Адрус спал как ребенок. Его партнерша уже не дышала. Та же бело-зеленая слюна на губах.

— Просыпайся! — бью я сына графа. — Из-за тебя сука!

Провал в памяти. Помню что душу кор-сэ́.

— Почему ты жив, гад?! — ору я, и душу Адруса.

Кор-сэ́ Адрус отбивался от меня как мог спросонья. Я его уже не бил, а просто душил, что при моей массе и силе, не такое и сложное дело.

Потом я опомнился. Трупами с отравлениями, забиты все снятые нами комнаты…

Бил ему по щекам чтобы он очухался.

— Ты как?! Извини за срыв. Все мертвы. Только мы живы. — толкал я из себя слова, как будто это тяжелые глыбы.

— Как?! — первое что прохрипел Латьяун.

— Яд… Или может твоя мазь, что ты мне предлагал…

Поднялись, осмотрелись, чем-то накрылись…

— Гумус! Ивар! — ору я уже больше от безнадеги, чем от того, что я думаю их призвать…

Я дальше меня накрыло. Я выл и рычал, размазывая сопли по усам и бороде. Адрус Латьяун, делал вид, что меня вообще нет. Правильно, это мой позор, за такую слабину и друг становится врагом.

Нельзя чтобы кто-либо видел секунды твоей слабости, не по мужски это. Отец, деды, прадеды, прапрадеды терпели, ну а ты взял и предал все, что они хранили. Да ну на хер, лучше убить невольного свидетеля своего позора…

* * *

— Кор?! Вы звали? — спросил знакомый голос.

— Гумус?! — не поверил я. — Ты жив?

— Кор, я спал… — начал что-то мямлить мой мелкий.

— Гумус… Мой тебе приказ… — я стер дорожки постыдства с глаз и посмотрел на притихнувшего кор-сэ́. — Обноси подчистую кошельки мертвых. Им деньги уже не нужны…

* * *

Ивару и Гумусу повезло. Первый уехал спать в казарму до того, как подали отравленное вино. Гумусу повезло потому что он вор. Он естественно пил вино украдкой, но потом у него сработали старые наработки и он старался сохранить трезвость рук. Обносил самых сильных пьянчуг.

Адрусу Латьяун повезло непонятно почему. Он пил отраву, но его не убило. Меня спасла Халла, отобрав бутылку из руки.

В последствии, выяснилось, что выжили шесть наркоманов, что втирали зеленую пасту в десны. То ли наркота замедлила отравление и в чем-то нивелировала отравление, то ли другое, банальное, им по приходу вино уже не лезло, у них итак уже начинался коматоз. Терпеть не могу наркошь, но в этот раз им повезло.

Несправедливо. Более достойные умерли, чтобы отбросы жили…

С другой стороны, а чему учит вся писаная история человечества?!

Умирают в первую очередь всегда самые достойные, чтобы жили все остальные. Несогласные с последним тезисом, просто вспомните, кем был Иисус, богочеловеком или человекобогом…

* * *

В дальнейшем я оделся. Смотрел на непришедшие в себя рожи. Приказал слугам стащить все тела в одну кучу. Халлу отнес самостоятельно. Дал в зубы одному нарику и мы уехали. Честно. На нарике я сорвался. Нервы сдали. Я пинал его до тех пор пока он сопротивлялся и издавал звуки. Отвел душу…

Чувствую, сейчас такое начнется, что лучше быть подальше отсюда.

Дома у Латьяун от новостей был полный хаос. Лучше бы я его до дома не провожал бы. Беготня, суета и завывания.

Я сдал своего мелкого кому-то на постой и уселся у сквозящего ветром незажженного камина.

— Вина сюда! И закусок! — орал я, и ничуть не сомневался в том, что я могу отдавать приказы.

Во-первых, у меня уже изжога от вина и потому нужна закуска. Во-вторых, лучше дайте мне напиться, так для всех будет лучше…

* * *

— А тебе не говорили, что ты слишком наглый?! — спросил меня кто-то, когда я заснул у растопленного камина.

— Я слишком трезвый, чтобы с тобой разговаривать, кем бы ты не был… — ответил кто-то моим голосом.

— Так выпей и продолжим…

Я последовал совету и опять начал давиться изжогой от вина…

— Кто? — спросил кто-то и пламя в камине освятило его лицо. Его светлость, граф Мубер Латьяун…

— А это так важно, чтобы не пить за нее?!

— Важно. Ты способен говорить и думать?!

— Нет. Я пьяный в мясо. Ты говоришь не со мной… Ты говоришь с другим во мне…

— Что было в Веселом?