Лирика

Все обретает струй летейских вкус,

И целый мир становится фальшив.

Надежды нет, меня объемлет мрак

Но что, как не надежда, мой маяк?

[ АНТИНОЙ ]

Как дождь, душа дрожала Адриана.

Был отрок тих

В испарине последнего тумана,

И зренье Адриана страх постиг

Затменьем смерти, павшим в этот миг.

Был отрок тих, во мрак свернулся свет

И дождь долбил и был как скверный бред

Убийцы - перепуганной Природы.

Прошло очарованье прежних лет,

Врата восторга затворили входы.

О руки, к Адриановым рукам

Тянувшиеся, - сколь сегодня стылы!

О волосы, привычные к венкам!

О взор, своей не ведающий силы!

О тело - то ли девы, то ли нет,

Божественный посул земного счастья!

О губы, чей вишневый вешний цвет

Таил секрет любви и сладострастья!

Перстов неописуемый язык!

И влажный зов, каким звучал язык!

И полная победа совершенства

В самодержавном скипетре блаженства!

Отныне все - тоска, туман, обман

И небыль. Дождь стихает. Адриан

Склоняется над телом. Горе гневно:

Нам жизнь даруют боги - и берут,

И красоту, создав ее, крадут,

Но самый плач щемит в груди плачевно:

Объемлет стон грядущие века,

И боль в душе настолько велика,

Что нас не оставляет повседневно.

Он мертв и не вернется никогда.

Сама Венера, зная Антиноя

И зная - он погублен навсегда,

Былые по Адонису печали

Смещала с Адриановой тоскою.

Но все слова любви бессильны стали.

И Аполлон поник, когда объяли

Уж не само ль объятье? - холода.

Соски его двуглавою горою

Лобзаний позабудут горный снег,

Застынет кровь в теснине прежних нег,

Твердыня страсти станет грудой льда.

Тепло не ощутит тепла другого

И руки на затылке не скрестит,

Когда, навскрыт распахнут и раскрыт,

Всем телом ждешь касания чужого.

Дождь падает, а отрок возлежит,

Как будто позабыв уроки страсти,

Но ожидая: обожжет она

Внезапным возвращеньем. Надлежит

Былому жару быть у льда во власти.

Не плоть, а пепел; смерть сильнее сна.

Как быть отныне с жизнью Адриану?

С империей? Чем горе превозмочь?

Кому запеть блаженную осанну?

Настала ночь

И новых нег не чаешь и невмочь.

Ночь вдовствует на ложе одиноком,

Сиротствует не ждущий ночи день,

Уста сомкнулись, только ненароком

На миг окликнув на пути далеком

В объятья смерти схваченную тень.

Блуждают руки, радость уронив.

Дождь кончился, не ведаешь, давно ли,

В нагое тело тусклый взор вперив.

Лежит он, наготу полуприкрыв

Движеньем сладострастья, а не боли.

Он, возбуждавший страсть и поневоле,

Любое пресыщенье претворив

В любовный нескончаемый порыв.

Его уста и руки поспешали,

Куда едва за ним ты поспевал.

Казалось: он тебя опустошал.

Усталости не ведая, печали

И чувства. Он тебя околдовал,

И наставал карнальный карнавал,

Взывая окончаньем о начале.

"Любовь моя как пленница была

И в муках отдавалась и брала,

И боль свила гнездо в ее глубинах.

Тебя похоронил великий Нил

И выдал нам - и смерть зажала в львиных

Объятиях превыше наших сил".

И с этой мыслью страсть его (а страсть

Всего лишь память о страстях минувших)

Очнулась победительно в уснувших

Бессильно чреслах и взыграла всласть.

Мертвец восстал, и ожил, и, все ближе,

Все ближе подходя, манил на ложе

И смертью не смиренная рука

Проведала все подступы и входы

Туда, где плоть не ведает свободы,

Нежна, неосязаемо легка...

Парфянцы, вы жестоки и бесстыжи!

И вот припал к влюбленному влюбленный,

И оба стали стылы и мертвы

В слиянности, столь неопределенной,

Что каждый поцелуй их воспаленный

Был ледяным ожогом, и, увы,

Как тени были оба, как волхвы,

Как дух живой и дух непогребенный

Был каждый - и витал речной травы

Вкус на устах, ленивой и зеленой.

Туман или иная пелена,

Меж Антиноем пав и Адрианом,

Дышать им не давали. И, влажна,

Скользила по округлостям желанным

Рука, в них вызвать пламя не вольна;

Бог умер, бог казался деревянным!

Он взор воздел и руку в небеса,

Но боги были символ безучастья,

Иль их неразличимы голоса.

Бессмертные! Свою отрину власть я!

В пустыню я навеки удалюсь,

Меж варваров простым рабом представлюсь,

Лишь с отроком, прошу вас, не прощусь,

Покуда сам покойно не преставлюсь.

Податливую женственность земли

Избудьте, не изведав сожаленья.

Но ты, Юпитер, внемлющий вдали,

Ты, юноше отдавший предпочтенье

Пред девою, во имя восполненья

Того, чем губы Гебы не могли

Откликнуться желаньям в исполненье,

Отринь, отец богов, бездушный прах

Постылой женской плоти - ив мирах

Восставь, поставь над ними Ганимеда!

Иль сжал уже в завистливых руках

Ты Антиноя? В том твоя победа?

Котенком он играл с мужским желаньем

И с отроческим - то их сочетая,

То чередуя, - и игра такая,

Где промедленье сходно с обладаньем,

Где загляденье слитно с упоеньем,

Неведенье чревато нападеньем,

Разнузданность лукава обузданьем,

Игра - игрой, волнение - волненьем,

Часам давала волю, как мгновеньям,

И сочетала малость с мирозданьем.

Часы струились из сплетенных рук,

Лобзаньям срока не было - и пыткам:

Бил в пальцах вечный ключ то нег, то мук,

То чашей были губы, то напитком,

То был туманен, то был чуток взор,

То чудились призывы, то отпор,

То был листом распластанным, то свитком.

Богослуженьем их любовь была

И боговоплощеньем это было:

Над алтарем порой витала мгла,

Порой светило страсти восходило

И матовая мраморность царила

Богов в пылу, спалившем их дотла.

Он был Венерой, вышедшей из пены,