Лис, бегающий с волком (СИ)

- Я знаю, что ты лжёшь, Стайлз. Я слышу, как ровно бьётся твоё сердце, чувствую, как от тебя пахнет равнодушием. Но знаешь… Когда действительно любишь человека, когда знаешь его до мельчайших подробностей… Его тело и душу… Всегда можно определить врёт ли он. - мальчишка всё ещё стоит на месте. Он же тоже супер-пупер способный. И он тоже слышит. Как на каждом чёртовом слове сердце волка так странно сбивается… Как он лжёт. - И я не знаю зачем тебе это, но видимо это что-то очень важное. Не волнуйся, я прощаю тебя…

Невысказанное обещание докопаться до сути повисает в воздухе. Мальчишка нагло хихикает, скрывая за этим промелькнувший стон боли и агонии, и резко отвечает.

- Мне насрать, Дерек. Я ненавижу тебя.

Он выходит, с громким хлопком закрывает за собой дверь. Спускается в машину, садится за руль и тут же срывается с места.

Отъезжает настолько далеко, что уже не слышит как оборотень, пытающийся контролировать трансформацию, падает на пол и издаёт тихий задушенный вой, прежде чем начать плакать.

***

Еле успевая затормозить, мальчишка выскакивает из автомобиля и, с размаху захлопнув дверь, быстрым шагом идёт к калитке рядом с воротами. Ему насрать если кто-то вдруг захочет украсть его малышку… Старую чёртову грёбанную развалюху, блять.

“Кладбище Бейкон Хиллс” встречает его тишиной.

“Новый дом его отца” встречает распростёртыми объятьями.

Стайлз накидывает капюшон и натягивается его посильнее. Засовывает руки в карманы худи.

Шаги становятся неуверенными, как только он пересекает невидимую границу и ступает на мёртвую землю. Вытирать мокрые дорожки на щеках нет смысла - они всё равно не остановятся. Хотя, окей, возможно он ни черта не видит из-за воды в глазах, но тут уж пусть супер-пупер способности поработают. Должны же они пригодится хоть где-то…

Лис вернул контроль, когда они ехали по оживлённой улице на далеко не маленькой скорости. У Стайлза началась паническая атака прямо за рулём.

Следующее воспоминание - въезд на парковку кладбища… И, если честно, как-то совсем не волнует этот маленький провал в памяти.

По мере приближения к тому месту, мальчишка начинает замедляться. Ноги не слушаются, слабеют, всхлипы становятся громче, плечи сотрясают маленькие землетрясения.

И он, ожидаемо, не доходит. Падает на четвереньки в десятке метров от отца с матерью, между чужих холодных отстранённых могил, и, комкая в пальцах чёрную землю, дрожит сильнее беззащитного листка на ветру. Слёзы стекают по носу и с самого кончика медленно летят, разбиваясь и орошая незнакомые ему трупы.

На лице, скрытом в тени капюшона, появляется шальная пугающая улыбка.

“- Я сделал правильно. Я… Я молодец. Я…”

Вгоняя пальцы глубже, он срывается на крик, бьётся, как птица в силках, выкорчёвывая землю и вбивая в неё кулаки. И до его слуха почти доносятся точно такие же крики мёртвых… Мёртвых, что тоже успели совершить в своей жизни кучи неисправимых ошибок.

Они стонут, воют, рвутся из деревянных ящиков, раскидывая в углы личинок и червей, что уже давно сожрали их мозги и глаза, оставив тела пустыми… Пустыми, но помнящими…

Ветер проносится вихрем, срывая с темноволосой головы капюшон, и улетает в высокие кроны живых бесчувственный деревьев. Мертвецы пугаются затихая. Стайлз затихает тоже, почувствовав себя вдруг невероятно уязвимым в своём одиночестве и боли.

Агония проходит самый пик. Теперь остаётся только медленный спуск в ничто. В… Это даже пустотой не назвать. Потому что пустота предполагает какое-то пространство… А это…

Это ничто.

Зажмурившись, он садится на колени и отряхивает, вытирает о кофту, ладони. Более-менее чистыми руками утирает щёки. На них остаются серые грязные разводы.

Кожа неприятно стягивается от высохших солёных капель и Стайлз усиленно пытается стереть с неё это неприятное ощущение. Ногтями царапая, разрывая, добираясь до полости рта, через порванные щёки, и вырывая себе язык, потроша глотку. Чтобы больше не позволить себе говорить. И кричать не позволить тоже.

Ладно. Снова пустое.

Поднимая тяжёлые веки, он смотрит только вперёд. Встаёт, тут же чуть ли не крошась себе под ноги, и идёт. Идёт к ним.

Садится посередине, облокачиваясь на отца. Опираясь на него в поисках поддержки, как и всегда, после ухода матери.

Вытягивает длинные ноги, одну согнув в колене, ставит в упор, кладёт на неё безвольную руку. Другой же, рядом с надгробием матери, зарывается в грунт, мягкий и тёплый, нагретый ярким пышущим жизнью солнцем. И запрокинув лицо к небу всё ещё плачет…

В голове, будто на повторе “Дерек” и “прости”. Неизвестно чего больше…

Тогда, в начале лета, история была почти такая же. Как говориться, всё повторяется. Только…

Тогда он отказывался, потому что боялся самого себя и того, что он может навредить Дереку.

Сейчас он отказался, потому что боится за него; за то, что они могут навредить его Дереку.

Смена приоритетов. Хотя, может и нет. Вся эта умная поебень иногда сильно напрягает.

Просто он берёт и защищает то, что принадлежит ему по праву. Защищает так же, как защищал отца. Как защищал Скотта.