Лиса и виноград

Белые мухи,Черные вороны,Вейтесь над нами,Кружитесь в веселье!Пойте победную песньСвету, любви, божеству!Бог светоносный придет,Кровью испачкан весь рот,Смерть осквернителя ждет,Враг от судьбы не уйдет!

Тянутся нити судьбы,Прялка чуть слышно жужжит,Скоро окончится срок,Кровью умоется бог.Бог светоносной судьбы,Бог небывалых затей,Будут дарованы всемРадость, печали и смерть.Белые мухи,Черные вороны,Вейтесь над нами,

Кружитесь в веселье!Пойте победную песньСвету, любви, божеству!Бог светоносный придет,Кровью испачкан весь рот,Смерть осквернителя ждет,Враг от судьбы не уйдет! 

Умолкает, исчезает в темноте.

Э з о п падает на пол, и лежит неподвижно, вытянув вперед руки.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Утро. Ровная площадка в горах рядом с храмом Аполло­на, заканчивающаяся отвесным обрывом. Сбоку слева – новое святилище Мнемозины. Перед храмом треножник, рядом с ним одетая в черное п и ф и я и ж р е ­ц ы в белых хламидах. Вокруг – т о л п а д е л ь ф и й ц е в, среди них Х е р е й и К о р и н н а с неизменной уже царской короной на голове и в таком же царственном одеянии; здесь же – ч л е н ы А р ­е о п а г а. В т о л п е то тут, то там мелькает лицо А п о л л о н а. Среди т о л п ы неподвиж­ная М н е м о з и н а в траурном одеянии, похожая на обыкновенную женщину. Рядом с треножником – зако­ванный в цепи Э з о п и молчаливая

с т р а ж а.

П е р в ы й м у ж ч и н а. Смотри-ка, весь город собрал­ся посмотреть на казнь этого нечестивца. Давненько не было у нас такого веселого зрелища. Живем, как мухи, от одной кормежки – до другой, от одной подач­ки, которую выносят нам жрецы Аполлона – до следую­щей, а в перерывах подохнуть можно от скуки. Нет, что ни говори, а хорошо, что к нам приехал этот на­хал, оказавшийся закоренелым преступником. Хорошая казнь на рассвете – это как раз то, что нужно, что­бы немного взбодриться,

В т о р о й м у ж ч и н а. Твоя правда, приятель, живем мы здесь скверно и грязно, обслуживаем заезжих ту­ристов, и ничего, кроме подачек от них, сроду не видим. Разве что бабы какие-нибудь подерутся на рынке, да пифия произнесет свое очередное прокля­тие, которое, впрочем, никто не сможет истолковать, – вот и все здешние развлечения. Для такого темного города, как наш, казнь иностранца – это истинное спасение, хоть и говорят, что после нее нас постиг­нут страшные бедствия.

П е р в ы й м у ж ч и н а. Пусть лучше постигнут бедст­вия, зато немножко взбодримся, и не будем ходить по городу, как сонные мухи,

В т о р о й м у ж ч и н а. Твоя правда, приятель, хоро­шая казнь – это как свежий ветер, подувший с гор, и надувающий паруса неподвижного корабля!

П е р в а я ж е н щ и н а. Ага, попался, голубчик! Сей­час тебя четвертуют и зальют внутренности кипящим свинцом! Будешь знать, как порочить Дельфы перед всей остальной Грецией!

В т о р а я ж е н щ и н а. Да нет, вовсе не четвертуют, а колесуют, а потом повесят на потеху честного на­рода, чтобы помнил, собака, как писать свои наглые байки! Тоже мне, поразвелось грамотных умников, вот они и разъезжают из города в город, да смущают про­стой народ, а сами, поставь их на рынке торговать в рыбном ряду, за целый день не заработают и гроша!

П е р в а я ж е н щ и н а. Да уж, такому умнику обсчи­тать да обвесить кого-нибудь, все равно, что обидеть маму родную. Понастроили университетов, и плодят в них недоносков, а как дойдет дело до драки, да выяс­нения отношений, то никого из них и близко не будет, кроме разве твоей наглой рожи.

В т о р а я ж е н щ и н а. Ах, это у меня наглая рожа?! Да ты на себя посмотри, старая склочница, ведь у тебя, если честно сказать, и рожи-то вовсе нет, а одно сплошное нахальство!

П е р в а я ж е н щ и н а. Это у меня сплошное нахаль­ство? ах ты, змея подколодная, ах ты, шлюха базар­ная! вот тебе, вот тебе, получай, старая перечница!