Лиса в курятнике

Это люди про них придумали, будто вернее птицы нет. Лебеди… лебеди — это лебеди, а вот свяги живут от снега до снега. И стоит осени одеться первой белой шубой, как встают они на крыло, уходят к морю-матери, чтобы разбиться о скалы, стать пеной морскою, а из нее по весне родиться в новом теле.

И с новой памятью.

На то у них свои причины имеются, но князя стало жаль.

— Ушла… Снежка вот осталась… только… боюсь я, как бы не позвали ее…

— Не позовут. — Тут императрица могла успокоить человека. — Верней, не услышит. Кровь горячее зимней воды, а потому она куда больше человек, чем…

— Царевич?

— Да. — Она склонила голову набок. — Зачем же ты пришел, княже?

— Просить. — Он усмехнулся и, сползши со стула, тяжко опустился на колено. — Время мое выходит, а она… она такая… неприспособленная… я ее пытался учить, только… и сестрица моя не лучше… она мужа любит, а потому не видит, до чего он слабый. Не сумеет земли мои удержать.

— Не рано ли ты…

— Не рано, — перебил Вышнята, положив руки на живот. — Тут она сидит, зараза… грызет нутро… пью зелья, только с них мало толку… у Гориславы сынок толковый, нашей крови, но ему всего пятнадцать годочков, и против батькиного слова он не пойдет. А тому… у меня веры нет. Возьмешь ли ты моих под свое крыло?

— Крыльев у меня нет. — Императрица поднялась и сняла со столика шкатулку, раскрыла. — А вот коль объятья змеиные…

— Знаешь, я успел одно понять… вы, нелюди, иные… не хуже, не лучше, просто иные… и порой обыкновенному человеку вас тяжко понять, только… вы не лжете. Почему?

— Не умеем… не умела. С вами вот научилась, да и то…

Лукавство и ложь — разные вещи, это императрица поняла, а ответить, что там, в Полозовом царстве, все и вправду иначе? Что земля не умеет лгать, а камню обман и вовсе без надобности, что рожденные силой этой сами похожи на землю и камень, что…

— Возьми. — Она протянула гребень. — Я не оставлю твоих родных, но и ты не спеши уходить… сослужи службу.

— Какую?

— Расчеши мне волосы… видишь, запутались.

ГЛАВА 12

Димитрий шел, держась стеночки, стараясь вовсе с нею сродниться. Время от времени он останавливался, напряженно вслушиваясь в происходящее вокруг. И вид у него тогда делался совершенно несчастным. Длинный нос дергался, рот кривился, и создавалось впечатление, что ничтожный этот человечишка того и гляди расплачется.

Впрочем, впечатление было обманчивым. Плакать Димитрий разучился давно, да и ныне поводов не было. Напротив, игра неожиданно увлекла.

Легкий полог, рассеивающий внимание, и человечек почти исчезает.

А что еще надобно?

— Ах, папенька, это все так унизительно. — Княжна Таровицкая шла неспешным шагом, опираясь на руку папеньки. — Не понимаю, почему я должна здесь быть?

— Мы это уже обсуждали.

— И все равно твой план выглядит глупостью неимоверной. Одовецкие нас ненавидят… — Она задержалась у зеркала, поправляя и без того идеальную прическу. — Она мне не нравится. Я ей, к слову, тоже…

— И это следует изменить.

— Зачем?!

Действительно, Димитрий мысленно присоединился к вопросу. Подмывало подойти ближе, но… полог пологом, а чутье у Дубыни Таровицкого преотменнейшее, недаром что боевой маг и охотник великолепнейший. Нет, если заподозрит, что подслушивают…

Тот же вздохнул, развернул дочь к себе и тихо произнес:

— Нам давно следовало бы помириться… когда-то я повел себя неправильно, и мне старая княгиня точно не поверит, как и твоему деду… а вот ты… ты — дело другое.

Княжна наморщила носик.

— Мы соседи. И от этого деваться некуда… — проговорил Дубыня.

— И поэтому ты по-соседски прибрал ее земли к рукам?

— Лика!

— А разве не так? Папенька, я тебя люблю… и деда уважаю, но вы хотите невозможного! Я могу улыбаться, могу играть в прелестницу… могу… не знаю, хоть на голову встать, но это ничего не изменит! Насколько я успела понять, княгиня настроена весьма решительно… и меня это пугает.

Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.

— Она целительница.

— И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство… во всяком случае, если правду говорят и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней… и вообще, не понимаю!

— Чего?

— Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал.

— Что слышала? — Дубыня напрягся.

— Не все. К сожалению. — Княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, — но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье…

— Молчи.

А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же…