Лиса в курятнике

— Ничего. Будто и не услышала. Она странная. И я не понимаю, зачем она здесь…

— Затем, зачем и все…

— За корону воевать? — прижалась к папенькиному плечу. — Давай уедем? Плюнем на все и уедем… небось, что бы ни случилось, дома отобьемся… ты маг, я маг… маменька, опять же… а против трех огневиков ни одно войско не устоит… и зимы у нас суровые.

— А…

— Одовецкой письмецо напишешь. Хотя бы про то, что деньги ее нам без надобности… лежат вон, пусть распоряжается…

— А империя?

— Что с нею? Стояла без нас и простоит еще… а мне страшно.

— Мне тоже. — Дубыня Таровицкий поцеловал дочь в макушку. — Именно потому нельзя все бросать… а ты не кривись. Попытайся поговорить с Аглаей. Я слышал, она девица неглупая. Авось подружитесь.

По тому, как фыркнула Солнцелика, было ясно: не верит.

Димитрий тоже не поверил.

Но заметочку сделал. На всякий случай.

Статейка исчезла в шкатулке, и Лизавета вздохнула. Завтра уже появится… а там… вот ладно бы только статейка, ее любой, почитай, при толике воображения написать мог. Снимки же — дело иное… Искать будут — кто сделал?

Всенепременно.

Вопрос лишь в том, сколь старательно. И хотелось бы думать, что эти бабьи дрязги не сочтут делом, стоящим внимания. Правда, что-то подсказывало: на этакое везение рассчитывать не след.

Сперва проверят слуг, после и до красавиц дело дойдет. А Лизавета, как ни крути, за «Сплетником» значится. И найдут, и… что будет?

В вину ей поставить нечего, ибо пишет она правду, но вот с конкурса уберут, тут и думать нечего. Не всякая правда людям приятна.

Впрочем, долго грустить Лизавета не умела и, убрав шкатулку в секретер, закрыла ящичек. А ключик на себе спрятала. Неудобно, холодненький и остренький, зато надежно. Она оглядела себя, расправила юбки и решительно вышла из комнаты.

В конце концов, никто не говорил, что по дворцу нельзя гулять.

А раз не говорили, что нельзя, то выходит, можно.

В коридоре было пусто.

И в следующем. И… кажется, Лизавета несколько заблудилась. И главное, что спросить-то не у кого, дворец будто вымер, впору на помощь звать.

Она огляделась.

Красная ковровая дорожка. Стены мраморные. Потолок, расписанный полуголыми нимфами, и огромные хрустальные люстры. Свалится этакая, так и раздавит. Почему-то мысль эта Лизавете категорически не понравилась. И вообще во дворце она ощущала себя на редкость неуютно.

А с другой стороны, если коридор имеется, то куда-нибудь он выведет.

И Лизавета бодро зашагала по ковровой дорожке, правда, старалась держаться стеночки, ибо мысль о том, хорошо ли закреплены люстры, не отпускала категорически.

Коридор привел в залу.

А та — в очередной коридор, опять же с люстрами, причем тут они мало того что висели на редкость густенько, так еще и были широки, едва не цепляясь коваными рожками друг за дружку и за стены. Лизаветины шаги разносились по коридору, но никто не выходил.

Этак… этак можно труп протащить, его и не заметят.

То, что мысль подобная пришла не только в Лизаветину светлую голову, она поняла позже, когда вдруг споткнулась о… сперва она приняла это за груду тряпья, потому как, несмотря на обилие люстр, было в коридоре темновато.

После сообразила, что груде такой посреди дворцового коридора делать точно нечего.

А там уж… туфелька, лежащая в стороночке. Руки раскинутые. Волосы… белое лицо, раззявленный, перекривленный рот.

Лизавета зажала собственный, чтобы не заорать.

Нет, ей случалось мертвецов видеть и в университете, на целительской кафедре, и позже, когда она по делам своим заглядывала в мертвецкие, но там… там было иначе.

И трупы выглядели не страшно. Они и на людей не особо походили, так, будто куклы восковые, исполненные с великим искусством, но все равно куклы…

Лизавета попятилась и вновь едва не споткнулась, на сей раз о туфлю.

Прижалась к стеночке, велев себе успокоиться. Хороша она… этак и вправду окажется, что место Лизаветино не в газетчиках, а среди нынешних…

Из нынешних точно.

Она видела эту девицу за обедом. Имени, конечно, не знала, но… та сидела ближе к помосту, и значит, звание имела…

Лизавета вдохнула.

Выдохнула.

Прислушалась. Хороша она будет, если кто-то застанет над телом. После поди докажи, что не она девицу… а ведь кто-то же… вон, чулочек сетчатый вокруг горла бантом завязан, а в волосах будто перья птичьи… или не птичьи?

И не перья.

Лизавета сделала шажок.

Она только посмотрит, одним глазочком… точно, не перья. Это лепестки розы. Она один подняла, понюхала. Еще пахнут, и главное, не побурели, не помягчели… и выходит, сорвали их не так чтобы давно. А девица? Может…

Лизавета заставила себя пересилить страх. Она подходила к лежащей бочком, прекрасно понимая, что весьма маловероятно, что девица жива, но вдруг… и вообще, хотя бы понять, как давно она… как давно ее…

Тело было холодным.

То есть не совсем чтобы как лед, но определенно холоднее, чем нормальный, сиречь живой, человек. И сердце молчало. И… Лизавета склонилась над умершей, пытаясь расслышать дыхание, однако вместо него услышала звук шагов.

Таких быстрых.

Решительных.

Она вскочила и бросилась прочь. Кто бы ни шел… не надо, чтобы Лизавету видели здесь.

Она добежала до двери.