Лишь бы не было войны

В разгар танцев - было уже около одиннадцати вечера - появился сам хозяин, который пригласил всех нас к огромному - метр на метр - телевизору, по которому должны были вот-вот показать казнь масонов. А пока что с экрана звучала бетховенская музыка (та самая, что в "600 секундах"), и время от времени голос диктора объявлял:

- Германцы, приготовьтесь к важному официальному сообщению.

К нам присоединились слуги и уже довольно почтенная бабушка Ганса: всем полагалось присутствовать при таких мероприятиях, все должны были демонстрировать единство при любых событиях и сообщениях.

Наконец на экране появилось изображение Александер-плац, окруженной со всех сторон солдатами СС. В центре ее возвышался помост с гильотиной. Стража вела восьмерых приговоренных. А диктор пояснял:

- Смотрите, германцы. Эти люди отказались от права первородства самой высшей в мире нации. Они променяли нашу священную арийскую кровь, наше безоблачное тевтонское небо, нашу твердую германскую почву на бредовые идеи подлой свободы, губительного равенства и кровосмесительного братства. Продавшись врагам рейха, они готовили нам участь порабощенной державы, вырождение нашей расы и гибель нашей культуры. Да будут они казнены и прокляты германским народом!

- Будьте прокляты! - неожиданно для меня воскликнули все зрители вокруг.

Когда осужденные один за другим восходили на эшафот и укладывались на смертный одр гильотины, стало заметно замешательство где-то слева от места казни. Солдаты отгоняли какого-то человека, который лез напролом (читатель, должно быть, догадался, что это был не кто иной, как мой попутчик Сванидзе, который по возвращении в СССР раз тридцать пересказывал захватывающую историю, как он рвался в первые ряды зрителей, а потом и к самому помосту, и как его побили, и какой начался после этого международный скандал, и как наш посол в Рейхе Белоногов приносил извинения...)

Сцена казни сменилась заставкой Большого Зала Рейха, и миллионы телезрителей запели государственный гимн: Германия превыше всего, превыше всего на свете! И я тоже подпевал.

После просмотра казни возобновились танцы, и германцы перешли от одного к другому так же запросто, как средневековые бюргеры в свое время от помоста казни к шутовскому балагану. Лишь моя любопытная партнерша не упустила случая поинтересоваться:

- А у вас в России тоже так казнят государственных преступников?

- Нет, - ответил я, и, как потом выяснилось, не ошибся (хотя публичные казни практиковались в Советском Союзе с 1948 по 1971 год, "как зримое воплощение неизбежности наказания за содеянное" - так писали в газетах тех лет).

А в соседней зале несколько курсантов и среди них Зигфрид играли в порнографические карты (что, впрочем, не вызывало никакого возмущения у замечающих это девушек: им были неведомы вывихи заатлантического феминизма) и обсуждали казнь масонов. Я присоединился к ним.

- Предателями становятся, - доказывал курсант с одной нашивкой за ранение (он год назад попал в засаду, устроенную басконскими сепаратистами в окрестностях Памплоны), - либо неудачники, либо люди, с жиру бесящиеся. Если человек находится на своем месте, он гармонирует с социальной средой, и он далек от желания изменить окружающий его социальный строй.

- Нет, - возразил Зигфрид, - предатели подобны верблюдам, которых манят миражи. Некто однажды сказал: "Хорошо там, где нас нет". Вы заметили, что всем революциям и социальным переворотам сопутствуют горькие разочарования в их результатах. Революционер подобен алхимику, который вместо искомого золота получает в конце своих трудов какую-то полурыжую смесь с запахом собачьего дерьма. Этим дерьмом оказывается масонская свобода. Наисвободнейший человек - это человек, падающий с самолета, его падение СВОБОДНО!

Все отреагировали на это дружным гоготом, а Зигфрид продолжал:

- Сколь мудр Гегель, считавший свободу осознанной необходимостью! Здесь истинная свобода предполагает сознание и закономерность, чем можем похвастаться мы - континентальные германцы, и чего явно не хватает нашим морским собратьям, строящим свое мировоззрение на неправильной интерпретации некоторых кантианских максим. А у вас, сударь, - кивнул он мне, - у вас в стране свободу считают вороватой вседозволенностью, уж не обижайся, но ведь это так?

Будучи вынужден согласиться, я сказал:

- Вам куда легче клеймить предателей, апеллируя к национальному самосознанию. У нас это гораздо сложнее, наша империя полиэтнична, главная наша идея - это идея социального строя. Россия может быть только советской, иначе все полетит к чертям. И именно в это идею бьют диссиденты...

- Диссидентами в России именуют евреев, - пояснил Зигфрид. - Кстати, все хотел спросить, наказан ли тот... диссидент... который оскорбил память Пушкина?

- Не знаю.

- А что, что? - залюбопытствовали все остальные.