Лишь бы жить

Бабушке было уже 80 лет, пришла к нам (семье ее единственной дочери) и говорит: «Со мной такое приключилось, что лучше бы это был сон — и достает кучу писем.

В общем, иду я вчера от вас домой, а возле подъезда сидит дедок, совсем старенький, почти как я. Увидел меня, встал и спрашивает: Наталья Петровна?

— Да, отвечаю.

— Я, — говорит, — Димы вашего друг.

Сердце мое оборвалось, словно мне 18 и я не вдова с 1944 года. В общем, позвала я его на чай и он рассказал, что муж мой не погиб в 1944 году, а стал «самоваром» — это когда от человека остались туловище и голова, а все остальное оторвало при взрыве. Похоронку мы тогда получили, потому что никто не верил, что Димка выживет. Хотя похоронка спасла нас от верной голодной смерти».

Но Димка жил еще несколько лет. Письма надиктовывал друзьям, что с ним в госпитале лежали, медсестричкам, всем, кто соглашался за него, калеку, писать. Но возвращаться таким недочеловеком к красавице жене он наотрез отказался. Более того, отдавая своему другу эти полные любви письма, адресованные жене, строго-настрого наказал: «Отдашь их тогда, когда почувствуешь, что помирать пора. Не раньше! А то прокляну». Как он нашел мою бабку спустя столько лет — для меня загадка. Откуда приехал на старости лет и даже как зовут дедулю — не знаю, а бабушка не запомнила.

Илона Наныкина

***

Оба деда воевали. Один в 16 лет ушел в партизаны (мать спрятала его в погребе, когда в Курскую область пришли немцы), потом был призван, дошел до Берлина, был ранен. Про войну рассказывал старшему брату (я была маленькой), но немного. После войны — по возрасту — еще отслужил в армии. Бабушка успела окончить четыре класса и пошла работать в колхоз. Рассказывала, как ели лебеду, как бабы пахали на быках, потому что лошадей всех угнали на фронт. Как ее мать, когда немцы пришли за «млеко, матка, млеко», села на улей с пчелами, чтобы хоть его скрыть под широкой юбкой — детей надо было чем-то кормить, семья была большая. А нижнее белье в деревне тогда было редкой роскошью, тем более летом.

Второй дед тоже прошел всю войну, освобождал Львов. Но ничего не рассказывал даже детям. Как и вторая бабушка, которую в 17 лет из-под Харькова угнали на работы в Германию. Вернулась только после войны. Говорила, что зверствовали в их селении не столько немцы, сколько румыны. Зимой всю семью, не дав даже собрать мало-мальски вещи, выставили на мороз, в чем были, и погнали к лесу…

Alena Makhneva

***

Бабушка про войну почти не рассказывала. Ее мама в тридцатые годы уехала из Новгородской области работать в Ленинград, была там гувернанткой у графов Воронцовых. Вернулась домой беременная и родила дочку, мою бабушку. Отца она увидела один раз, он специально приезжал повидать дочь, но забрать не смог. Когда война началась, через город шел поезд с вывезенными блокадниками. Было очень страшно смотреть. Бабушка уверена, что если бы ее забрали, она бы там не выжила. Отец погиб в первый же год.

Станцию часто бомбили. Во время первого авианалета бабушка была на вокзале. В окно увидела самолет со свастикой, он летел совсем низко, почти на уровне крыши. Перепугалась до смерти. Не только за себя, но и за свою маму на работе: как она там, живая ли, ничего не случилось ли.

Жили на хуторе в нескольких километрах от города. Было очень холодно и очень голодно. Рассказывала, как зимой обдирала кору, чтоб мама дома ее растерла и испекла лепешки.

В последние годы войны бабушку взяли работать в столовую — посуду мыть. Стало намного легче, на работе каждый день обязательно была тарелка супа. Часто получалось еще что-то отнести домой матери и младшим сестрам.

Rara Avis

***

Дедушка рассказывает забавные истории. Он у меня, на минуточку, был во время войны беспартийным евреем со звучной и весьма однозначной фамилией Левит и роскошными рыжими кудрями. Рассказывал о приключениях на кухне, когда его, неопытного кашевара, прямо с дежурства отправили к СМЕРШу. А все дело в том, что он, бедолага, не успев даже понять, что произошло (в кухню дома он был вхож только в качестве едока, вы даже и представить себе не можете, до какой степени антагонисты дедушка и готовка и по сей день), вывалил, грешный, капусту в чан вместе с холщовым мешком. Что было немедленно расценено как диверсия, хоть добрый повар быстро выручил беднягу. Вывалил куда надо то, что было в чане, добавил туда капусты из другого мешка и щедро разбавил водой. Бабушка же моя помнит войну как время, когда они болели тифом всей семьей, и для лечения не было ничего. И моя прабабушка, то бишь ее мама, грела воду для детей на собственном теле в банке. Условий не было никаких. Да и не до них было тогда, совсем не до условий, лишь бы выжить, а остальное и само сбудется, все мелочи. Лишь бы жить.

Anastasia Skurlatova

***