Лишь бы жить

Мамин отчим в праздник выпивал «красненькой», потом пел «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем». Потом ложился на старинную кровать с железными набалдашниками и долго ревел. Страшно, взахлеб. Мы, дети, пугались — это очень жутко было. Бабушка нас старалась увести куда-нибудь, намекала, чтобы ничего у деда не спрашивали, чтобы не трогали его.

Мама говорила, что он в концлагере побывал… Дед сам ничего не рассказывал…

Татьяна Баранова

***

Про суп из ремней рассказывали. Ремни же из натуральной кожи были.

Tanya Moseeva

***

А дедушке было 14 и он жил в Сибири. Их у мамы было 9 человек. А папа на фронте (вот он, говорят, не рассказывал о войне, хотя прошел ее всю и с фронта вернулся уже с японского, почему-то в 46-м). Дедушка пошел работать. Работали сутками, с девочкой примерно такого же возраста. Пахали на тракторе по очереди. Девочка как-то раз уснула за рулем и проехала дедушке по ногам. Слава Богу, земля в том месте, где он лежал, была перепаханная и рыхлая и, хотя ноги у него с тех пор болели всю жизнь, но все же он не погиб и смог ходить. На следующее утро он вышел на работу снова. И так всю войну и долго после нее.

Ганна

***

Иногда я слышал обрывки разговоров на «военную» тему. Говорили об этом крайне редко и всегда с кем-то другим, не со мной. Таким образом, в 1990 году я наполовину случайно выяснил, что у бабушки имелся старший брат. С началом войны его призвали в Красную армию, он отправился на фронт и пропал без вести. Единственное, что о нем было вроде бы известно, — это то, что их эшелон где-то разбомбили и он погиб, но никакого официального подтверждения этому не имелось. Всю свою взрослую жизнь она пыталась навести о нем справки, но безрезультатно — она умерла, так и не узнав ничего определенного о его судьбе. Однажды, уже на склоне лет, бабушка заговорила о Володе, своем младшем брате. Разговор зацепил и войну: «Тяжко нам было в ту пору… Папа воюет, мама в лагере. Жили мы тогда на то, что на карточки давали. Бывало, возьмем их с Володей с собой и идем с ночи очередь на выдачу занимать. Там, на земле лежа, и ночевали…»

Basil Stasevski

***

Отец рассказывал скупо, только отвечал на мои расспросы. Расспрашивал я его часто. Воевал в составе Степного фронта на Курской дуге, стрелок-радист легкого танка «Валентайн», сделанного в Великобритании и присланного по ленд-лизу. Студент Харьковского авиационного института, после первого курса, несмотря на бронь, вместе с друзьями пошел добровольцем, и после всех перипетий эвакуации оказался в Казанском танковом училище, из которого вышел аккурат к Курской дуге в звании старшины стрелка-радиста. Танк оказался маленьким, с пушечкой калибра 45 мм, экипаж — 3 человека: еще командир (офицер) и моторист. Когда принимали по описи, сильно были удивлены количеством всяких причиндалов, приехавших внутри танка, — правда, кое-чего не досчитались: манильский брезент уже кто-то увел, но автоматы Томпсона и пистолеты с пулеметами Браунинга остались. Незадача вышла со снарядами — видимо, разрывные противопехотные утонули при транспортировке, уцелели только бронебойные, так что всю Курскую дугу пришлось стрелять одними «болванками», даже по пехоте противника. Степной фронт, куда был определен отец со своим танком, принимал участие в нашем наступлении уже после того, как немецкое наступление было отражено, поэтому никаких танковых встречных боев он не видел. Даже больше — на все мои вопросы, когда бы я их ни задавал, был один и тот же ответ: за все время боев отец не видел ни одного немецкого танка в боевом состоянии, только обгоревшие или поврежденные иным способом остовы. Правда, наших подбитых танков он видел гораздо больше, и сам подорвался на минном поле там же, на Курской дуге. При этом у моториста, который управлял танком почти лежа, были переломаны обе ноги, и отец с командиром танка его очень долго и с большим трудом извлекали из моторного отсека. Им на помощь был послан тягач — танк Т-34, который подорвался на том же минном поле, не доехав до них нескольких десятков метров. Еще в их части были английские танки «Матильда» и американские — «Шерман», последними было сложно управлять на поворотах, они были узкие и высокие, и почти на каждом крутом повороте дороги отец видел несколько перевернутых «Шерманов»… Все танки их соединения были НПП — кажется, это расшифровывалось как «Непосредственная поддержка пехоты». После подрыва «Валентайна» их с командиром пересадили в Т-34, но не сразу, а через неделю-полторы, и еще три дня обучали перед этим. Там, в этом Т-34, отец и получил единственную контузию за всю войну: на каком-то ухабе танк тряхнуло, и привыкший к обитому внутри губкой «Валентайну» отец здорово треснулся головой о какую-то железяку. После взятия Харькова отца оставили служить при вновь организуемом танковом училище, а после Победы — демобилизовали одним из первых, как студента.

Borys Kipnis

***