Лишь бы жить

О войне мне рассказывала бабушка. Они ленинградцы, когда началась блокада, ей было 15 лет. Ее отец, мой прадедушка, ушел на фронт, несмотря на то, что был уже не очень молодым человеком и успел пройти еще Финскую войну. Прабабушку отправили рыть противотанковые рвы вокруг города. А бабушка пошла работать на завод, где делали снаряды. Завод был в другой части города, идти надо было, разумеется, пешком. Она говорила, что основной мыслью все это время было — главное, не упасть… Потому что упасть — означало умереть. На заводе давали еду, тарелку жиденького супа. Она переливала его в банку и несла домой, чтобы поделиться со своей мамой. Рассказывала, как варили суп дома из старых кожаных ремней… Летом собирали травы, это позволяло выжить. Еще рассказывала, как в начале блокады появились вши… У нее были длинные густые волосы, и ее мама на кухне ставила ее над горячей плитой, и гребешком прочесывала ей волосы… а вши сыпались на плиту и щелкали… Позже, конечно, волосы пришлось остричь. Еще рассказывала, как они с ребятами бегали по крышам и тушили «зажигалки»… Как ходили на Неву за водой… а вокруг люди с саночками… везут своих на кладбище, из последних сил…

А однажды рассказала, как она впервые в жизни по-настоящему испугалась… Возвращалась домой с завода, в темноте вошла в парадную, а там лежит труп поперек лестницы. Говорила, что не помнит, как до квартиры добежала, на последний этаж.

Когда вспоминаю ее рассказы, да и не только ее, а вообще все про войну, про блокаду… такое ощущение, что все четыре года была зима… хотя умом понимаю, что смену времен года не в силах отменить даже война. И еще не могу выбрасывать хлеб. Вот не могу, и все. Птицам, лошадям на ближайшей конюшне… но не в помойное ведро. Настолько это глубоко сидит в подсознании.

Lina Kundush

***

Мой отец, Мустафин Мухамет Гайфутдинович, старший лейтенант, с Финской войны вернулся невредимым. Перед войной мама с папой и я жили /папа служил/ в Литве, в городе Шауляй и в Таураге, где и захватила нас война. Ранним утром 22 июня прибежал вестовой и сказал, что отца вызывают на службу. Папа попрощался с мамой, поцеловал меня (мне было полтора года) и ушел в часть. Началась стрельба, все кругом горело! Мама схватила меня, узелок с документами и бежать… эвакуировались и оказались в Узбекистане, где мама работала по 12—15 часов на заводе механическом. Я была в круглосуточном детском саду. Жили мы в бараках. Однажды я пришла домой, а мамы дома не оказалось. Пошла узнать в контору, где моя мама. Вдруг увидела ее выходящей из кабинета, заплаканной, и в руках у нее какая-то бумага. Мама, увидев меня, горько зарыдала и сказала: «У нас нет папы, он погиб».

До сих пор в Самарканде хранится этот документ и, как я помню, там было написано, что он «пропал без вести».

Дата: 12 декабря 1942 года.

Луиза Мустафина

***

У одной моей бабушки было пятеро детей, из которых после войны осталось двое — моя мама и тетя, а у другой было девять, из которых после войны осталось трое. Бабушка ничего не рассказывала мне о войне — мне всего 9 лет было, когда она умерла. А вот тете она рассказывала — и о войне, и о послевоенном голоде 1947 года. Да и мама помнит борщ из крапивы — всю траву ели, какую только могли; мама тоже до сих пор все ест с хлебом.

Людмила Ваганова

***

Папе было 13 лет, когда началась война, и первую блокадную зиму он провел в осажденном городе. Только летом 42-го их с бабушкой (его мамой) эвакуировали через Ладогу. Отец уже не ходил. Бабушка сдавала кровь всю зиму, чтобы как-то его поддержать. Он мне никогда не рассказывал о том времени, сколько я ни просил, но у него было железное правило — еду выбрасывать нельзя и надо иметь запас круп и консервов на всякий случай. Однажды, мне было года 4, я на даче в Зеленогорске, дурачась, пересолил помидоры (мол, мне не хватает соли). Естественно, есть их стало невозможно — одна соль. Несмотря на мои вопли, защиту двух бабушек и мамы, папа заставил меня их съесть. С тех пор я никогда с едой не дурачился.

Лев Кнопов

***

Бабушка мне в детстве рассказывала, как вывозила мою маму из эвакуации, из Башкирии, где они обе страшно голодали. Дед мой оставался в Москве в то время, поскольку был высококлассным инженером связи. Вот к нему они и пробирались — через кордоны. Помню, рассказывала, что их прятали из жалости машинисты в кабине поезда. А вообще дома про войну старались не говорить. Но 9 мая было и остается у нас в семье главным праздником.

Ekaterina Guschina

***

Отец вспоминает голод. Как ходили с братом собирать весной гнилую картошку на поле — тошнотики, — а мать пекла из них лепешки. Папа с тех еще пор не любит картофельные драники. Как охотились с пацанами весной за грачами и голубями, а младшая сестренка просила «волону» (ворону). Как работали в колхозе, помогая взрослым. Про животных, с которыми пришлось общаться. Детство смягчило ужас военного времени, но осталась память на всю жизнь.

Коренькова Инна

***