– Ты можешь считать по-немецки, – подал голос учитель. – Тьме не важно, на каком языке идет счет, а тебе будет проще.
Барон фон Юнгер сделал короткий вдох, долгий выдох, снова вдох и произнес:
– Drei.
И когда Лама подчинился и перерезал веревку, когда Аглая выбежала из дома, темная кровь учителя, журча, полилась в бутыль.
Глава 18
Сколько было их с ним – случайных и нелепых удач, совпадений…
Сколько было слепых тычков от судьбы, сколько делала она прозрачных намеков…
Сколько было этих «чудес», сколько божественной любви к «дураку»…
Как упорно он следовал даосскому правилу «щади все живое»…
Сколько раз говорил он мне прямо:
Получается, дуракам и правда везет. Дураком был я, а не он. Он творил для меня чудеса, а я их не видел. Он указывал мне дорогу, а мне казалось, что он бежит за мной следом. Он из жалости спасал меня, как мокрого слепого котенка, а я считал, что он мой преданный пес. Он был тем, кого искали веками императоры, воины и маги, – а я встретил его и не удостоил даже кивком. Он был Ван, хозяин, а я думал, он – рядовой, которому я отдаю приказы.
Глава 19
Можно ли отнять жизнь у человека с тысячей жизней? Да – если ты сначала отнимешь у него его силу, отнимешь у него его чудо. Да – если его чудо течет по венам. Да – если ты выжмешь, выдавишь, выцедишь, выкачаешь из него это чудо, которое и есть его сила.
Юнгер унес бутыль, наполненную до краев киноварью, жалкий фанатик, ушел будить свое войско. Лама остался с учителем, потому что он желал большего. Большего, чем армия глиняных истуканов. На место бутыли он поставил кувшин, который нашел у Аглаи в буфете. Теперь кувшин уже тоже был почти полон.
– Назовись мне!
Почти обескровленный, учитель стал бледен и сух и теперь даже в этом своем вызывающе молодом, сильном теле походил на того, кем являлся в действительности, – на древнего старика. Он ничего не ответил, только отрицательно качнул головой.
Лама нажал на грушу, выцеживая еще одну порцию крови, на этот раз совсем скудную:
– Скоро все кончится. Неужели я тебе настолько противен, учитель, что ты предпочтешь исчезнуть, сгинуть навсегда, но только не сделать меня преемником?
Тот кивнул и прошелестел одними губами:
– Ты сказал.
Лама в ярости снова нажал на грушу:
– Немощный, упрямый, жалкий старик! Если я тебе так ненавистен, почему не убил меня, пока еще мог?!
Мастер сделал глубокий вдох, собираясь с силами для ответа:
– Не моими… руками.
– Узнаю тебя, – Лама оскалился. – Ты всегда любил оставаться чистеньким, не мараться. Невмешательство и неделание – как удобно! Ты щадил все живое, пока другие за тебя убивали… Для чего же ты теперь вылез?! Зачем ты пришел сейчас?
– Совершай выбор делания… если неделание ведет к смерти.
– Что ж. Сдается мне, ты сделал свой выбор. И он привел тебя как раз к смерти. А меня теперь не убить – ничьими руками!