Лисья тень

Тануки-баба провела меня вдоль знакомого говорливого ручейка, через маленький арочный мост, облепленный мухоморами и древесными грибами, к деревянной лачуге, полностью заросшей мхом. По рассказам Тануки, когда-то давно лачуга принадлежала одному ямабуши, бродячему отшельнику, который искал гармонии и баланса в природе и умел общаться с ками напрямую. Но потом он то ли умер, то ли оставил эти места, так что теперь в его доме поселилась Тануки. Соломенная крыша наполовину обрушилась, а вокруг было полно деревьев и кустов, так что если не знать, что здесь кто-то живет, лачугу можно было и не заметить среди зелени. Внутри, как обычно, царил бардак; мусор высокими кучами лежал по углам и вдоль стен.

— Садись, — прорычала Тануки-баба и указала на низкий деревянный стол посреди комнаты — единственное свободное пространство во всем доме. — Сделаю нам чаю — если найду чайник, конечно.

Я заметила три чайника в разных углах лачуги, но промолчала, потому что мои предложения всегда встречались в штыки. Непременно оказывалось, что тот чайник не годится, потому что в нем трещина или он грязный — или в нем живет птичья семья. А нужный

чайник где-то в другом месте, но найти его под силу лишь ей одной. Я присела за маленький столик и стала ждать. Наконец Тануки-баба вытащила из кучи мусора старый и помятый железный чайник с тонким носиком.

— Пустой, — со вздохом объявила она, заглянув внутрь. — Пожалуй, это даже хорошо. В прошлый раз там были мыши. Но зато придется теперь его наполнять. Я скоро вернусь. Ничего тут не трогай, — сказала она и поковыляла за водой.

Я терпеливо ждала и гоняла по столу маленькие огоньки кицунэ-би, а Тануки-баба тем временем набрала воды в чайник, повесила его над жаровней и разожгла угольки. А потом стала деловито кружить по комнате, доставая из кучи мусора то одно, то другое и что-то бормоча себе под нос. Наконец она вернулась к столу с чайником, двумя чашками со сколотыми краями и подносом, на котором была выложена в ряд пойманная ею рыба, еще сырая и нечищеная.

С шумным вздохом она опустилась на старую, видавшую виды подушку напротив меня. Потом немного поерзала, устраиваясь поудобнее, сняла шляпу и швырнула ее в угол, где та упала в кучу мусора. Я учтиво опустила глаза, стараясь не смотреть на круглые пушистые уши, торчавшие на седой голове.

— Налей, что ли, чаю, лисенок! — велела Тануки-баба, махнув рукой на чашки и чайник. — Пусть от тебя будет хоть какая-то польза.

Я осторожно разлила зеленоватую жидкость по чашкам и передала одну из них Тануки-бабе. Та с кривой ухмылкой поставила ее перед собой.

— Не возражаешь, если я изменю облик, пока мы едим? — спросила она, поглядывая на поднос с рыбой. — В этом теле проще готовить чай, но у себя дома мне хотелось бы расслабиться.

Я кивнула.

— Само собой, не возражаю, Тануки-баба. Как вам удобнее.

Она фыркнула, вскинула голову и встряхнулась. Ее тут же заволокло плотное облако пыли. Я чихнула и отвернулась, а когда снова посмотрела, напротив меня вместо старухи уже сидело пушистое коричневое создание с черной мордочкой и пышным хвостом. Я пододвинула ей чашку, и она взяла ее коричневыми лапами и поднесла к узкой морде.

— Так-то гораздо лучше, — проговорила она, с тихим стуком опустила чашку, стащила рыбку с подноса и забросила в пасть, а потом в мгновение ока сгрызла своими острыми желтыми зубами. — Что ж, — продолжила она, пока я отпивала чай. Он оказался чересчур горьким, но говорить об этом было бы невежливо. — Расскажи-ка мне вот что, лисенок. Что ты такое натворила, что эти твои людишки так на тебя обозлились?

Я коротко поведала ей о фокусе со свечами и о том, как он разозлил монахов и особенно Дэнгу-сана. А когда дошла до слов Дэнги о том, что он хочет, чтобы учитель Исао отнял у меня волшебную силу, Тануки-баба оглушительно фыркнула, едва не уронив чашку.

— Нет, это просто смешно! — прорычала она и впилась зубами в последнюю рыбку так сильно, что послышался треск тонких косточек. — Отнять у ёкая волшебную силу, тоже мне! Да о таком и помыслить кощунственно! Нет, ни за что не стала бы связываться с такими дураками.

— Что же мне делать, Тануки-баба?

— Ну, могу сказать, что я бы сделала в подобной ситуации, — проговорила Тануки-баба, и по ее мордочке пробежало коварное выражение. — Но ты, пожалуй, слишком юна для такого смелого шага. И все же решение очевидно, разве не так? Нужно бежать.

— Монахам это ужасно не нравится, — призналась я. — Они всегда очень сердятся, когда я вот так убегаю. Сегодня наверняка устроят мне взбучку.

— Нет, — прорычала Тануки-баба. — Нужно убежать… и уже не возвращаться.

— То есть… навсегда покинуть храм?