Листопад

Кроме того, много ученых, соприкасавшихся с Николаем Владимировичем по науке. С ними Даниил Александрович виделся и записывал их на пленки. Валерий Иванов (ныне доктор биологических наук, а в то время студент) бывал много лет летом у Николая Владимировича в Миассове на Урале. Он приезжал к нам в Комарово на дачу специально, и Даниил Александрович также записал его воспоминания о Николае Владимировиче.

Анна Бенедиктовна Гецова, добрый гений их ленинградского пребывания, много помогала Даниилу Александровичу и знакомила его со многими биологами, знавшими Николая Владимировича.

Этот период как бы освещался хорошо еще и личным нашим знакомством.

Но были в рассказах Николая Владимировича и Елены Александровны еще и люди, с которыми они жили в Германии и которые были очень важны для освещения той самой тяжелой поры их жизни — работы в Кайзер-Вильгельм институте. Это были Игорь Борисович Паншин — биолог, проживающий в Норильске, человек, которому Николай Владимирович помог спастись в Берлине в самые тяжелые годы гитлеризма. Его письма — это душераздирающий роман, который я не буду повторять (они есть).

Кроме того, муж и жена Варшавские, биологи, угнанные из Ростова-на-Дону, также были спасены Николаем Владимировичем (их письма тоже есть). Я свидетель того, как остро, резко и горячо Даниил Александрович разговаривал и с тем, и с другим, доказывая необходимость и просто их святую обязанность написать об этом, ради памяти о Николае Владимировиче. Я не знаю, откуда брались слова у Даниила Александровича, когда тысячекилометровые расстояния от Норильска не мешали ему настойчиво требовать их писем или приезда. „Это дело чести каждого, кто хоть как-то был причастен к этой великой жизни“.

Варшавский, переживший плен, угон к немцам и спасенье чудом, не хотел вспоминать всего этого, весь в страхе, устроившийся после войны в Саратове с женой, боялся всего и, где-то тайно боявшийся Гранина, который, может быть, выставит Тимофеева плохим, и все же дрогнул и тоже написал свои письма. Но этих звонков было много, они обещали, но не сдерживали слова, и снова звонки, снова обещания. Единственный, кто сразу ответил и прислал много милейших писем, был художник Олег Цингер из Парижа. Он тогда был молод, и помнил все хорошо, и был с Николаем Владимировичем до окончания войны, а затем уехал на Запад. Цингер прислал очаровательные, художественно оформленные письма.

Потом был мучительный период самого писания вещи, нехватка материала.

Я писала по-немецки в Центральный архив ГДР с запросом о сыне Николая Владимировича Фоме (Дмитрии), они ответили, но переадресовали в Вену, а Вена — в Париж. Где архив Маутхаузена.

Очень интересны розыски в Германии одного русского биолога и физика Ромпе, но это Даниил Александрович подробно описывает в книге.

Трудности большие, которые в общем-то не удалось преодолеть, это жизнь Николая Владимировича в лагере. Он сидел вместе с Солженицыным. И после войны встречались, пока Солженицын жил где-то в Калуге. В лагере была непосильная работа, и общество священников, которое окружало Николая Владимировича, и воров, которые любили его слушать. Но самое страшное для его могучего тела был голод, и от голода он заболел пилагрой, и уже доходил, когда его разыскали по указу Завенягина и Курчатова. Везли сначала на санях (дело было зимой), потом в спальном вагоне. Охраняли охранники, купе отдельное. Кормили. Он думал, что умер. Привезли в Москву, это он не помнит, смешно рассказывал про медицинский персонал этой привилегированной больницы, как они боялись, чтобы он не умер. Начальник даже спал рядом в комнате.

Когда стал ходить понемногу, то повезли в магазин и одели по первому классу. И только тогда отвезли на Урал, так сказать, на объект. Куда и приехали к нему его немцы.

Среди сотрудников Николая Владимировича был Лучник Николай Викторович. Ныне живущий в Обнинске и явно не желавший встретиться с Даниилом Александровичем. Даниил Александрович предлагал ему, что может приехать в Обнинск, но без него сведения будут не полны. В конце концов в декабре 1985 года, во время съезда писателей РСФСР, Даниил Александрович звонил Лучнику домой, и он согласился приехать к нам в гостиницу. Многие, кто называл Лучника, всегда говорили, что он был с Николаем Владимировичем во враждебных отношениях. Хотя Николай Владимирович считал его способным человеком. Он стал доктором наук. Остался постоянно в Обнинском институте. Приехав, он прежде всего попросил Даниила Александровича, чтобы его имя не называлось в книге. Даниил Александрович это ему обещал. Была сделана запись на пленку.

Когда Даниил Александрович закончил повесть и отдал ее в журнал „Новый мир“, ее читала редколлегия, и было назначено печатанье в номерах № 1 и № 2 за 1987 год.