Литература. 11 класс. Часть 1

Когда материальная обеспеченность семьи изменилась, поэт вернулся в Россию и поступил в Петербургский университет (1911–1917), но его не закончил, поскольку определился в призвании и был поглощен поэтическим творчеством. Вот каким увидел его друг юности – Г. В. Иванов («Петербургские зимы»): «Осенью 1910 года из третьего класса заграничного поезда вышел молодой человек. Никто его не встречал, багажа у него не было – единственный чемодан он потерял в дороге.

Одет путешественник был странно. Широкая потрепанная крылатка, альпийская шапочка, ярко-рыжие башмаки, нечищеные и стоптанные. Через левую руку был перекинут клетчатый плед, в правой он держал бутерброд…

Так, с бутербродом в руке, он и протолкался к выходу. Петербург встретил его неприязненно: мелкий холодный дождь над Обводным каналом – веял безденежьем. Клеенчатый городовой под мутным небом, в мрачном пролете Измайловского проспекта, напоминал о «правожительстве».

Звали этого путешественника – Осип Эмильевич Мандельштам. В потерянном в Эйдкунене чемодане, кроме зубной щетки и Бергсона, была еще растрепанная тетрадка со стихами. Впрочем, существенна была только потеря зубной щетки – и свои стихи, и Бергсона он помнил наизусть…»

Часть этих стихов вскоре появилась в журналах.

«Дано мне тело – что мне делать с ним…»

Дано мне тело – что мне делать с ним,Таким единым и таким моим?За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?Я и садовник, я же и цветок,

В темнице мира я не одинок.На стекла вечности уже леглоМое дыхание, мое тепло,Запечатлеется на нем узор,Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть —Узора милого не зачеркнуть.

Строки стихотворения «Дано мне тело – что мне делать с ним…» (1909) знакомят нас с поэтом, который свободно владеет поэтической формой, с человеком, взгляд которого на мир проницателен и полон стремления к философскому раздумью, к обобщениям. Юноша ощущает себя запечатленным «на стеклах вечности» в «темнице мира».

В воспоминаниях современников не раз мелькает его облик: «Тоненький, щуплый, с узкой головой на длинной шее, с волосами, похожими на пух, с острым носиком и сияющими глазами, он ходил на цыпочках и напоминал задорного петуха… Появлялся неожиданно… и таинственно шептал: «Я написал новые стихи»… Читая стихи, он погружался в «аполлонический сон», опьянялся звуками и ритмом. И когда кончал – смущенно улыбался». Г. В. Адамович утверждает, что «он был одним из самых смешливых – и притом одним из самых умных – людей, которых мне приходилось встречать».

Начало творчества. Акмеизм

Поэт с первых шагов ощущал себя внутри европейской культуры, воспринимая события всех времен и народов с острым чувством соучастия. Об этом говорят многие его стихи («Я не слыхал рассказов Оссиана…», «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…», «Я изучил науку расставанья…» и др.).

Начало творчества Мандельштама – это период выпуска первой книги стихов «Камень» (1913), которую он потом, расширяя, переиздавал. Мы видим, как камень становится «строительным материалом» поэта. Даже в строках одного стихотворения камень – и стрельчатая башня, и кружево, и паутина, и темная игла, пронзающая «неба пустую грудь». Крепкие и незыблемые воплощения человеческих трудов, закрепленные в камне, неизменно волнуют поэта.

Слово камень в его стихотворениях обыграно во множестве значений. Автор доносит до читателя недобрую тяжесть камня, «чудовищно-уплотненную реальность явлений», которую передает этот образ. Видит он и его живую пластичность. Поэтический мир, создаваемый Мандельштамом, четок и осязаем.

В стихах этого периода угадываются приметы акмеизма. У Мандельштама уже есть теоретические позиции, зафиксированные в статье «Утро акмеизма» (1913): «Для того чтобы успешно строить, первое условие – искренний пиетет к трем измерениям пространства – смотреть на них не как на обузу и на несчастную случайность, а как на Богом данный дворец… Строить – значит бороться с пустотой, гипнотизировать пространство».

Самосознание художника и его ответственность – центральная тема ранней лирики. И. А. Бродский позже напишет, что «биографии поэта оставалось следовать за голосом певца».

В «Письмах о русской поэзии» Н. С. Гумилев отмечал: «Я не припомню никого, кто бы так полно вытравил в себе романтика, не затронув в то же время поэта». Подмеченная строгим ценителем поэзии особенность мировосприятия Мандельштама звучит в каждом его стихе.