Читаем Литература для нервных полностью

Этот мотив Гоголь подхватил у Пушкина, из «Медного всадника» (см. Интертекстуальность). Как часто бывает в литературе, мотив оказывается одним из фактором, формирующих интертекст.

Есть и еще одна трактовка понятия «мотив», довольно сложная. Часто встречаются образы, которые мы эстетически ощущаем, но конкретную картинку вообразить не можем. Перед нами возникает нечто неуловимое, трудно передаваемое. В науке это называется «иероглифическим образом» в отличие от «иконического» (Борис Михайлович Гаспаров), который и являет собой вышеописанную «картинку» или «кадр». Такие трудные для визуализации, но тем не менее эстетически воспринимаемые образы тоже называются мотивами (например, мотив движения, мотив судьбы).

Отдельные мотивы и даже их комплексы связаны с определенными типами героев в произведениях, принадлежащих к определенным литературным направлениям

. Например, мотив страдания связан с
маленьким человеком, мотив дороги – обычно с главным героем, причем здесь не важно, романтический это герой или реалистический. Но в романтизме есть свой предпочтительный набор: мотив бунта личности против социальных условностей, мотив судьбы, мотив безвременной гибели и др.

Лейтмотив

– такой мотив, который повторяется в одном произведении.

Например, понятие дворянской чести – лейтмотив «Капитанской дочки». В «Герое нашего времени» сначала рассказано о единственной в своем роде лошади Казбича, и сразу идет сравнение с Бэлой: «<…> вороная, как смоль, ноги – струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила!» На нее (точнее, на него, «коня») Печорин и выменял Бэлу у Азамата: «Клянусь, ты будешь владеть конем; только за него ты должен отдать мне сестру Бэлу: Карагез будет тебе калымом». Перед убийством Бэлы Казбич приехал к крепости на разведку на лошади ее отца. При описании Печорина возникает отчетливое сравнение: «Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные – признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лошади». «Порода» сказывается не только в дворянине Печорине, но и в безвестной «ундине» из «Тамани»: «Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней было много породы… порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело». О Мери Печорин говорит в том же ключе, чем вызывает негодование Грушницкого: «Ты говоришь о хорошенькой женщине, как об английской лошади». О пристрастии Печорина к лошадям рассказывает он сам. Важные признания делает Печорин во время конной прогулки с княжной Мери. Наконец, в попытке догнать уехавшую Веру Печорин насмерть загоняет своего коня…

Архетип

– понятие, правомерность употребления которого некоторыми учеными оспаривается. Модель героя или мотива, пришедшая в литературу из мифа через фольклор.

Вместе с тем Мелетинский в книге «О литературных архетипах» подробно разобрал объем и содержание этого понятия, и кажется, что после этого споры не имеют под собой основания.

Герой, совершающий выдающееся деяние, равно как и плут-озорник-трикстер, или мотив путешествия – все это и многое другое пришло к нам из доисторических и долитературных глубин. Но более того: когда мы говорим, например, о такой художественной детали, как халат Обломова, разве нельзя интерпретировать его как чудесный предмет?.. Если у кого-то есть сомнения, то в следующем случае их не будет: шинель Башмачкина у Гоголя точно отвечает всем требованиям этого архетипа.

Художественный мир произведения

– версия реальности, художественный аналог того фрагмента действительности, который выбирает автор.

Пространственно-временное единство (см. Хронотоп

, Художественное пространство, Художественное время). Его построению помогают все компоненты литературного произведения. Автор создает мир в каждом литературном произведении. В нем живут его
герои. Наша фантазия начинает работать, включаться в то, о чем мы читаем, и силой воображения мы как бы сами оказываемся внутри авторского художественного мира. Он воздействует на нас: читая произведение, мы, во‐первых, оказываемся внутри авторской реальности (эстетическое восприятие), во‐вторых, находясь там, чему-то можем научиться, что-то понять в себе самих, найти соответствие нашим личным чувствам (нормообразующая функция искусства).

Хронотоп

Перейти на страницу:

Похожие книги

И все же…
И все же…

Эта книга — посмертный сборник эссе одного из самых острых публицистов современности. Гуманист, атеист и просветитель, Кристофер Хитченс до конца своих дней оставался верен идеалам прогресса и светского цивилизованного общества. Его круг интересов был поистине широк — и в этом можно убедиться, лишь просмотрев содержание книги. Но главным коньком Хитченса всегда была литература: Джордж Оруэлл, Салман Рушди, Ян Флеминг, Михаил Лермонтов — это лишь малая часть имен, чьи жизни и творчество стали предметом его статей и заметок, поражающих своей интеллектуальной утонченностью и неповторимым острым стилем.Книга Кристофера Хитченса «И все же…» обязательно найдет свое место в библиотеке истинного любителя современной интеллектуальной литературы!

Кристофер Хитченс

Публицистика / Литературоведение / Документальное