Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа

«Зачем эта длинная бесконечная дорога и эта мокрая листва и небо, такое мертвое и ненужное мне теперь… Что я обязан теперь делать…

Да, я обязан выйти в тудо-вакскую долину… вак… скую долину — как это странно — вак… скую долину! Но как я устал, как мне хочется спать. Что еще могут хотеть от меня эти люди, когда мне так хочется спать?..

„Он говорит дозор… У него такая круглая и добрая голова, как у моего сына, и, конечно, нужно послать дозор, а потом уж спать… спать… и даже не такая, как у моего сына, а… что?..“

— Что ты сказал? — спросил он вдруг, подняв голову.

Рядом с ним ехал Бакланов».

(«Разгром», стр. 207).

Все стилистические приемы Толстого в этом (левом) отрывке — и мотивированное дремотой повторения, и разрывы слов, и бессвязность синтаксиса — покорно переходят в отрывок Фадеева (справа).

У Льва Толстого был один излюбленный прием — выделение детали. В своей работе о «Войне и мире» Виктор Шкловский отметил, что этот прием Толстой применяет, главным образом, к второстепенным и отрицательным персонажам, психология которых ему неинтересна (адъютант Мюрата с курчавыми черными волосами, Lise с усиками на губе и др.).

Фадеев также перенимает этот прием и, забывая об его отрицательной функции, переносит его на положительного, даже на центрального героя — Левинсона. Вместо Левинсона, всюду даются его глаза:

«Надоели скучные, казенные разъезды, никому ненужные пакеты, а больше всего нездешние глаза Левинсона. Глубокие и большие, как озера, они вбирали Морозку»… и т. д. (стр. 5).

В дальнейшем эта деталь повторяется при каждом появлении на сцену Левинсона:

«— Ну, ступай!.. — махнул Левинсон рукой, насмешливо прищуривая вслед голубые, как омуты, глаза» (стр. 26).

«— Твой щенок?.. — спросил командир, сразу вовлекая Морозку в орбиту своих немутнеющих глаз» (стр. 27).

«Морозка заколебался. Левинсон подался вперед и, сразу схватив его, как клещами, немигающим взглядом, выдернул из толпы, как гвоздь» (стр. 41).

«Насмешливо щурил свои голубые, нездешние глаза» (стр. 49).

«Глаза его похолодели, и под их жестким взглядом…» (стр. 52).

«Не спуская с него глаз, ушедших вовнутрь и ставших необыкновенно колючими и маленькими…» (с. 112).

«Его мертвенно-бледное бородатое лицо, со стиснутыми зубами, с большими, горящими, круглыми глазами…» (стр. 203).

«Вдруг он выхватил шашку и тоже подался вперед с заблестевшими глазами…» (стр. 212).

Таким образом, читатель не узнает никаких подробностей о Левинсоне и о его деятельности, кроме того, что у него нездешние глаза. Против воли автора это снижает фигуру Левинсона — командира партизан.

На этом и кончается учеба Фадеева у Толстого. Гораздо ощутимее зависимость Фадеева от Чехова. Чеховский синтаксис, чеховские словесные формы, приспособленные к передаче тем безволия, колебания и всяческой неопределенности, имитируются Фадеевым на каждой странице его романа.

Приведем небольшую параллельную сводку: