«И все мне казалось молодым и чистым» (Чехов, т. XI, с. 41).
«Все казалось ему простым и ясным» (Фадеев, с. 68). «Вся история казалась теперь ненужной и хлопотливой» (Ф., с. 39).
«Казалось ей уже пустым» (Чехов, т. X, с. 15).
«Лицо последнего показалось ему противным и страшным» (Ф., с. 103).
«Ему хотелось заговорить» (Чехов, т. X, с. 28).
«Они казались ему такими же правильными». (Ф., с. 48).
«Хотелось сказать ему» (Чехов, т. X, с. 45).
«Расхотелось говорить с людьми» (Ф., с. 96).
«Ей очевидно хотелось прочесть письмо» (Чехов, т. X, с. 82).
«Морозке хотелось сказать что-нибудь очень обидное» (Ф., с. 13).
«До тоски вдруг захотелось» (Чехов, т. X, с. 102).
«Ему все время хотелось размахивать руками» (Ф., с. 25).
«И почему-то вдруг заговорил» (Чехов, т. X, с. 102).
«Мечику невольно захотелось» (Ф., с. 91).
«Почему-то всякий раз надевала» (Чехов, т. XI, с. 70).
«Но почему-то раздумал» (Ф., с. 70).
«Играя почему-то всегда» (Чехов, т. X, с. 33).
«Хватался почему-то за ухо» (Ф., с. 106).
«Смотря почему-то на деда Евстафия» (Ф., с. 41)
Чеховский интеллигент не видит, а «ему кажется», он не просто хочет, а «ему хочется». Здесь в самих глагольных формах подчеркнут момент пассивности, человек является не субъектом действия, а объектом каких-то сил, действующих на него помимо его воли.
И фадеевские партизаны ведут себя тоже очень интеллигентно, по стилистическим законам Чехова. К их услугам автор заготовил целый ассортимент так называемых относительных слов. «Что-то», «будто», «какой-то», «какой-нибудь», «как-то» и тому подобные словечки встречаются в тексте фадеевского романа гораздо чаще, чем у Чехова, потому что Чехов рассчитывал применение этого приема, а Фадеев просто им подавлен. Желающие могут выписать стилистические совпадения «Разгрома» с чеховскими новеллами по намеченным здесь пунктам. Привести полную сводку в тексте настоящей статьи невозможно, так как сводка эта очень обширна (по нашим подсчетам — до 200 случаев).
«Разгром» написан не Фадеевым, а его стилистической инерцией. Эта инерция определила собой изнутри и всю концепцию романа — тему разгрома и гибели. Ясно, что подобными приемами нельзя было изображать борьбу и победы партизан.
Но совершенно неясно, нужны ли такие разгромные произведения советской литературе и общественности.
П. Незнамов. Драдедамовый быт
(«Наталья Тарпова» — роман С. Семенова)
Необходимость появляться в садах советской словесности не иначе, как под руку с гувернером, стала за последнее время почти обязательной для пролетарских писателей.
Считается почти немыслимым, если пролетарский писатель выходит в свет без сопровождения «влиятельной особы», самое право на «влиятельность» которой приобретено во время, в обстановке и при исполнении задач, ничего общего с задачами пролетарского писателя не имеющими.
И хотя работа равнения на стариков, с лозунгом «Чем наши хуже ваших» нигде так не спорна, как в области литературы, тяжелые случаи литературного маскарада продолжаются. Пример: «Наталья Тарпова» — роман С. Семенова.
Роман этот примечателен тем, что переосмысливает сегодняшние реальные вещи на условный лад. В нем берутся в оборот завод, парторганизация, рабочие, советские специалисты, изобретатели, и все это моментально нейтрализуется, лишь только приходит в соприкосновение с зубчиками и колесиками романного механизма.
Так, например, когда Семенов начинает свое повествование:
«Из райкома вышел партиец очень не авантажного вида, но, как водится, с портфеликом», — то для каждого мало-мальски грамотного читателя становится ясно, что партиец этот вышел вовсе не из райкома, а из литературной традиции, в частности из традиции Гоголя и Достоевского, в орбите которых главным образом и движется Семенов.
И действительно, надо очень далеко пойти по линии копирования своих учителей, чтобы дать рабочих, хотя бы и с довоенной привилегированной фабрики, в таком виде: