Читаем Литература как жизнь. Том I полностью

На всю литературу такой истинности раз-два и обчелся, как всё живое сводится к белку, есть протеин – есть жизнь, нет – нет. Описательство – не писательство. О чем угодно должно быть сказано живое слово (не следует путать со стилизацией под разговорную речь, которая часто мертва). Иначе – не другое искусство

, а другое занятие.

В позднесоветской, правдивой

«военной литературе», найдите фразу, одну фразу, приближающуюся к лермонтовскому творению воинской атмосферы: «Да-с, и к свисту пуль можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное биение сердца». Это – правдиво? Ничуть! Никакой служилый так не скажет. Но это – истинно, как выражает истину обнаженная мужская фигура, стоящая на площади во Флоренции или ещё одна фигура зрелого мужчины, простертого на коленях молодой женщины в римском Храме Петра, оба творения достоверно-невероятны и творчески неотразимы.

На моем веку хорошо писали не писатели, разных профессий люди старшего поколения, выросли они на дореволюционном литературном изобилии: художник-иллюстратор Кузьмин, музейный работник, он же специалист по собакам, Пахомов, завкафедрой коневодства, профессор Витт. Всё это остатки с барского стола – предреволюционного прошлого, когда, как говорила Гиппиус, все писали хорошо, то есть требования писательского умения сделались само собой разумеющимися, иначе и браться за перо нечего. Писатели моего времени не писали

– об этом, благодаря Серго Ломинадзе, в журнале «Вопросы литературы» в 1974 году была опубликована моя статья[289]. Не напечатай Серго статьи, не смел бы сейчас о том рассуждать, но статьи почти никто, кроме самого Серго, не заметил, поэтому могу повториться.

На вопрос, что хорошего в повести, возбудившей восторги взахлеб, мне ответили: «Подлецом выведен секретарь обкома». Как если бы сказать: залог бессмертия «Ревизора» в том, что взяточниками представлены городничий с чиновниками. Секретарь вместе с разъездной лошадью был представлен неумело, невыразительно, не сравнить с портретом псаря у Пахомова или с лошадьми в трудах Витта: сочетание слов без скрипа и запинки, литературное legato, текучесть письменной речи, качество редчайшее, и – гибкость слога, охватывающего предмет описания и создающего впечатление скульптурной объемности.

Такое впечатление создается вовсе не описательными подробностями, а умением обращаться со словом особым образом: «В Китае все китайцы и даже император – китаец» – вы сразу попадаете в другой мир, словесный, однако отличающийся удивительной материальностью, словно в самом деле жизнь. Чехов же говорил, что прежде всего владение языком отличает писателя, говорил и демонстрировал в потоке «собачьей» словесности: «Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь найти хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то негодяй прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи смешались с острою каучуковой вонью, так что ничего нельзя было разобрать… Она была ужасно голодна. За весь день ей приходилось жевать только два раза: покушала у переплетчика немножко клейстеру да в одном из трактиров около прилавка нашла колбасную кожицу – вот и всё… Если бы она была человеком, то, наверное, подумала бы: “Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!” Но она ни о чем не думала и только плакала… Каштанка съела много, но не наелась, а только опьянела от еды… После обеда она разлеглась среди комнаты, протянула ноги и, чувствуя во всем теле приятную истому, завиляла хвостом».

Это не описания, а словесные создания, не факты, а фантазии, сотворенные из фрагментов реальности. Неотразимо-убедительные по вымышленной выразительности мгновения в рассказе расставлены как полосатые почтовые столбы на ходу повествования, направляя читательский интерес и не давая интересу ослабнуть. Даже Чехову не всегда это удавалось, в том и разница между «Каштанкой» и «Дамой с собачкой», что отметил Толстой, пророчивший чеховским рассказам бессмертие: «Превосходно по изобразительности. Но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу» (из Дневников и Записных книжек, т. 53). Толстой и у себя признавал неудачи, когда не мог выразить своей мысли «без рассуждений».

Таковы требования на «высоте Парнаса». Не «индивидуальный стиль», индивидуальный может быть искусственным (Лесков или Ремизов). Естественность Пушкина и Чехова – высшее выражение стиля общего. В пору расцвета русской литературы выходившие на литературную сцену владели словом, а в моё время считавшиеся писателями, при наилучших намерениях в поисках правды, не отличались способностью писать, и читатели удовлетворялись писательским неумением, и покупатели стояли в очередях за любыми товарами, какие им «давали».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука