Литературная Газета 6302 ( № 47 2010)

 – Она снова прилетела! – испуганно крикнул Ванюрка. А сову будто на бечёвке тут вертят – неустанно кружит, изредка присаживаясь на ближайшие деревья, исходя птичьим криком. Байтуган отмахнулся, снова прилежно налёг на пилу. Липа наконец с хряском упала. Мужик отмерил надобную длину, опилил макушку, отнял комель по самое дупло, с натугой уволок грузный кряж к лошади, завалил, поместил груз на телеге. Сова не лезла из головы. Впрямь у неё гнездо поблизости, что ли? Очень уж настырно себя вела. Неужели она до середины лета птенцов-то на крыло не поставила? Кстати, где сынишка?

Байтуган растерянно огляделся: как ветром сдуло.

 – Ваню-урка! – сложил он ладони рупором.

 – Ту-ут я, отец, – выставил русую голову из-под рядна на телеге сын. – Я боюсь…

 – Чего боишься?

 – Эта птица прямо на меня кинулась, – понизив голос, сообщил Ванюрка. – Ух, страшная такая…

 – Сказал тоже, – облегчённо вздохнул Байтуган. – В женихи тебе скоро, а с птичкой в прятки играешь. Сказал ведь: она тебя бояться должна, а не ты от неё бегать.

 – Ну, если прямо в глаза кидается? Убежишь тут… – виновато оправдывался мальчишка. – Давай поедем скорей…

 – Не ночевать же тут, поедем, – Байтуган почувствовал, что начинает темнеть.

***

Лошадка прибавила прыти, завидев родную огородину. Только отчего же это никто ворота не отворяет, неужели столь уж перепуганы домашние мраком посредине дня, нос из дому высунуть боятся? Ванюрка скоренько юркнул в калитку и распахнул ворота настежь. Байтуган с беспокойством оглядел двор. Ни-ко-го. Не распрягая Белогривки, он заторопился в дом, за ним направился Ванюрка, тоже встревоженный непривычным безлюдьем. На крыльце Байтугана заставил обернуться стук банной двери, откуда показалась Сяськабей. Руки матери были окровавлены, на лице виднелась озабоченность.

 – Мама, что-то в дому плохое случилось? – ноги Байтугана сделались ватными, он не узнал своего голоса.

 – Ты, сын, давай не рассусоливай: самовар на столе горячий, отцеди ковшик кипятка, неси сюда, – мать говорила спокойно и твёрдо. И пояснила, посветлев лицом:

 – Ещё сынка Господь в нашем дому прибавил…

***

По утренней прохладе Байтуган надумал мастерить пахталку – всегда ему складно работалось спозаранку. Сразу же, прикинув на глаз должную длину заготовки, примерился к нижнему краю дупла. Пила сноровисто впилась в свежее дерево – и вдруг пошла словно холостым ходом. Байтуган вгляделся: на зубья пилы налип птичий пушок.

 – Вот незадача-то, – от расстройства покачал головою мужик. – Так и есть, поздно загнездовала провожатая-то наша, видать, в гнезде птенцы были, – он закончил распил, а оставшийся чурбак расколол надвое топором. Да, в дупле оказался птенчик, вернее, раскромсанный стальными зубьями кровавый комочек пера и мяса.

 – Тьфу ты, лешак, всё-таки принял грех на душу! – Байтуган почесал затылок. «Пока Ванюрки нет, мёртвого птенца куда-то надо бросить», – так подумав, он брезгливо ухватил останки мёртвой пичуги и забросил в самую гущину крапивы, буйно растущей вдоль забора, – туда даже куры не совались. Настроение его испортилось, не стал делать пахталку.

***

Так и не повезло осиротелой сове ночной порою промыслить добычу. Впроголодь примостилась она на липовом суку на опушке леса, смежила круглые очи в полудрёме, коротала темень, вцепясь кривыми шильями когтей. И в этом забытьи всё тревожил птицу жалкий писк птенца, не поспевшего ещё встать на крыло, привычно поджидавшего мать с тёплым куском мяса в клюве. А когда небо на востоке заалело, голодная измученная мать, влекомая неведомой силой, направила свой полёт над полем в сторону чернеющих внизу человеческих обиталищ. Она уже когда-то побывала здесь, ведь в суслонах жита, в зерновых амбарах всегда можно закогтить полёвку, а возле огородов, если повезёт, словить и зайчонка. Но сегодня её звал в деревню не только и не столько голодный зоб, но ведомый всем матерям на свете зов вёл её, точно путеводная нить, к месту, где может отыскаться пернатое её сокровище. Понимала она это слепым голосом крови.

Сова присела на широко раскинувшем крону вязу, что рос во дворе Байтугана. Рассветный крик петуха в курятнике заставил её встопорщить перья, но с места не согнал. Там, внизу, громко вскрикнула птица. Незнакомая ей, но – птица! Может, её птенчик как-нибудь угодил в чужую птичью стаю? Он там? Не обижают ли его эти голосистые?

Сова спланировала к курятнику, влетела в широкий продух под его крышей. Громкое кудахтанье, истошный вопль петуха огласили утреннюю тишь, в курятнике поднялась катавасия. Не обнаружив своего малыша, сова так же неслышно, точно призрак, оставила в покое перепуганный курятник и направила свой полёт обратно к знакомому лесу.

Как при пожаре, панически металась Сяськабей возле потревоженного птичника, во весь голос взывая:

 – Байтуган! Байту-гаан! Да проснись же ты, проснись!

Тот, заспанный, в нижнем белье вскочил на крыльцо.

 – Ну чего ты голосишь, мама, как под ножом?

 – Да ведь куры… до единой курочки у нас пропали… – пояснила Сяськабей плачущим голосом. – Сам погляди, ни одной пеструшки не видать!