Литературное приложение «МФ» №06, июль 2011

А думалось ей о том, зачем она на свете живёт, зачем лекарскую науку учит, если ей людей остерегаться надо? Вон — бабушка, та хоть и ворчит на весь род людской, но в базарные дни на торжище выбирается, снадобья от хворей да сглазу продаёт. А раньше так и по хатам ходила, болящих пользовала и у рожениц деток принимала. Как это, наверное, здорово — первый крик маленького человечка слышать! А она? Её чужое злое слово хуже ножа острого ранит, а самой ей доброе дело от всей души творить запрещено. Может, есть в чёрной книге что-то, что ей обычной девочкой стать поможет? Иначе и жить-то незачем. Ни к чему ей такая жизнь.

***

Надумать сложно, а выполнить — ещё сложнее. Варенуха редко надолго хату оставляет, если только на базар соберётся или отводящим глаза зельем вокруг дома и сада с огородом брызгает. Да и дел на это время она Дубравке столько задаёт, что не до чтения. Но помаленечку девочка всю Воронью книгу от корки и до корки пролистала. Много там было целебных заговоров, а ещё больше тех, от которых пальцы цепенеют и волосы на голове шевелятся.

А ещё ей мерещилось, что иногда не слова — глаза звериные на неё из книги таращатся, а то страницы сами собой переворачивались. Часто хотелось девочке книгу в сундук вернуть и больше никогда оттуда не вытаскивать. Но сумела она с испугом совладать. Много в Вороньей книге разного, а вот того, что Дубравке надобно, не нашлось. Но нет худа без добра. Запомнила девочка оттуда пару заклинаний. Выбрала она заклятия безобидные и несложные.

Одно на знакомый образ было. Решила Дубравка, что раз Санька в деревне навестить не может, то хоть чародейным методом одним глазком на мальчишку поглядит. Ведь, кроме него и бабушки, она доброго слова ни от кого не слышала. Налила ключевой воды в блюдечко, взяла веточку анютиных глазок и стала цветами воду по ходу солнца размешивать и слова нужные напевно вслух проговаривать. Когда рябь успокоилась, увидела девочка сначала большую избу со двора. Крылечко такое приметное — с резными балясинами. Наличники на окнах кружевные, белёные. Потом сквозь окно горница видна стала, стол большой, вышитой скатертью покрытый, за столом баба сидит, передником лицо прикрывает, плечами дёргает. Сначала Дубравка подумала, что смеётся женщина, потом поняла — плачет. Рядом с бабой на лавке Санёк примостился — руки в кулаки сжаты. А вокруг стола мужик толстомордый ходит, толкует что-то, красногубый рот широко разевает.

— Не к добру всё это, — подумалось Дубравке. — Не к добру.

Тут Варенуха вернулась. Девочка быстро пальцем в блюдце ткнула, картинка и пропала.

***

До рассвета промаялась Дубравка, всю ночь глаз не сомкнула, а с первыми лучами бабкин платок по самые глаза повязала и тихонько из хаты выскользнула. Дорога до деревни известная, не заблудишься, потом задами-огородами пробираться стала. Повезло ей, дом Санька третий от околицы оказался, а сам мальчик за сараем у поленницы сидел. Обрадовался он Дубравке, как услышал её — улыбнулся, потом опять погрустнел.

— Эй, Санёк, чего невесел, буйну голову повесил? — присказка девочке сама на язык прыгнула.

Мальчик носом хлюпнул, рукавом рубахи его вытер, помолчал немного, а потом рассказывать стал:

— Мамка за дядьку Семёна замуж собралась. Говорит: «Тяжело вдове одной с хозяйством, а ты, сынок, мне не помощник».

Дядька сначала ласковый был, гостинцы носил, а как они сговорились, стал мамку уговаривать меня в приют для убогих отдать. Мол, для них я обуза, а там меня ремеслу какому обучат. Мамка сначала ни в какую, но он — змей поганый — вчера её уговорил. Она повыла, повыла и согласилась. Послезавтра дед Михей меня в город увезёт. Он туда сына навещать поедет и меня с собой возьмёт. А я в приют не хочу. Я здесь с мамкой жить хочу.

Рассказал всё это Санёк и снова носом захлюпал. У Дубравки тоже слёзы на глаза навернулись, но она их не выпустила.

Нюни тут не помогут.

— Говоришь, дед через два дня в город поедет. Плохо. Времени совсем ничего. Но я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю!

Тут Санька в дом позвали. Дубравка его в щёку чмокнула и повторила:

— Я до завтра что-нибудь придумаю. С утра жди меня здесь, никуда не уходи. Жди.

***

Если жить только для себя, то и жить-то незачем. Есть в Вороньей книге заклинание на исцеление недужного от рождения. Слова в нём заковыристые — на чужом шипящем языке. Дубравка их на клочок бумаги записала и целый день учила, то и дело подглядывая — верно ли запомнила, не перепутала ль чего? Как только девочка уверилась, что без запинки сказать всё может, в очаг бумажку бросила.

Наутро с Саньком они на прежнем месте встретились. Дубравка мальчишечьи ладони в свои руки взяла и крепко сжала.

— Зажмурься и глаза не открывай, пока я не замолчу. Понял?

— Не дурак, чего тут не понять?